Премного бы, чему смеяться, тот нашел.

Стихотворения, приписываемые И. Баркову

Сатира на Самохвала*

В малой философьишке мнишь себя великим,

А чем больше мудрствуешь, становишься диким.

Бегает тебя всяк: думает, что еретик,

Что необычайны шутки делать ты обык.

Руки на лоб иногда невзначай закинешь,

Иногда закусишь перст, да вдруг же и вынешь;

Но случалось так же головой качать тебе,

Как что размышляешь иль дивишься сам себе!

Мог всяк подумать тут о тебе смотритель,

Что великий в свете ты и премудр учитель.

Мнение в народе умножаешь больше тем,

Что молчишь без меры и не говоришь ни с кем;

А когда тебя о чем люди вопрошают,

Дороги твои слова из уст вылетают:

Правда, скажешь — токмо кратка речь твоя весьма —

И то смотря косо, голову же заломя.

Тут-то глупая твоя братья все дивятся

И, в восторг пришедши, жестоко ярятся:

«Что б когда такую же голову иметь и нам,—

Истинно бы нашим свет тогда предстал очам!»

«Пронесся слух: хотят кого-то будто сжечь…»*

Пронесся слух: хотят кого-то будто сжечь;

Но время то прошло, чтоб наше мясо печь.

Безбожника сего всеместно проклинают,

И беззаконие его все люди знают:

Неизреченный вред закону и беда —

Обругана совсем честная борода!

О лютый еретик! против чего дерзаешь?

Противу бороды, и честь ее терзаешь!

Как ты сеешь яд?

Покайся, на тебя уже разверзся ад;

Оплакивай свой грех, пролей слез горьких реки,

Когда не хочешь быть ты в Тартаре вовеки.

О вы, которых он

Прогневал паче меры,

Восстав противу веры

И повредив закон!

Не думайте, что мы вам созданы на шутки;

Хоть нет у нас бород, однако есть рассудки:

Не боги ведь и вы,

А яростью своей не человеки — львы,

Которые страшней разверста адска зева.

Спаси, о боже, нас от зверского их гнева.

Забыли то они, как ближнего любить;

Лишь мыслят, как его удобней погубить,

И именем твоим стремятся только твердо

По прихотям людей разить немилосердо.

Сатира на употребление французских слов в русских разговорах*

Великость языка российского народа

Колеблет с рвением неистова погода.

Раздуты вихрями безумными голов,

Мешая худобу с красой российских слов,

Преславные глупцы хотят быть мудрецами,

Хваляся десятью французскими словцами,

И знание себе толь мало ставят в честь,

Хоть праведно и тех не знают произнесть.

Природный свой язык неважен и невкусен;

Груб всяк им кажется в речах и неискусен,

Кто точно мысль свою изображает так,

Чтоб общества в словах народного был смак;

Где слово приплетешь некстати по-французски,

Изрядно скажешь ты и собственно по-русски,

Но не пленяется приятностью сей слух,

На нежность слов таких весьма разумный глух.

Не заплетен отнюдь язык наш в мыслях трудных,

Коль громок в похвалах, толь силен в тяжбах судных.

Любовный нежно он изображает зной,

Выводит краткость въявь, закрыту темнотой.

Каким преславный Рим превозносился словом,

Такою кажет нам Россию в виде новом.

Каков был Цицерон в витийстве знаменит,

Так в слове греческом Демосфен плодовит.

Возвысили они своих отечеств славу,

Принявши честь себе слыть мудрыми по праву.

Примеру многие последуя сему,

Желают быть у нас за образец всему:

Надменны знанием бесплодныя науки,

На ветер издают слов бесполезных звуки,

Где показать в речах приятный вкус хотят,

И мудрость тем открыть безумию спешат.

Заслуги ль к отчеству геройски выхваляют,

Мериты знатные стократ усугубляют,

За склонность ли кому сей род благодарит,

Не благодетель тот ему, но фаворит.

Не дар приемлет — что ж? — дражайшие презенты,

И хвалят добрые не мысли — сантименты.

Надгробная надпись*

На сем месте, вот, лежит Авктор, знаменит добре,

Коего скосила смерть бывшего уж не в поре,

Да и потрудившись в прозе словно как в стишках.

Мимо всяк идущ здесь, дельно знай, а не в смешках,

Что глумил он юных лет во маковом цвету,

И, уж мужем ставши быть, презрил мира суету.

Кончив больно труд велик, сиречь «Аргениду»,

Возгремел, в точь как Омир, вдруг «Тилемахиду».

Скачущ дактиль, нежн хорей, ямб громк, ипостасен,

Да и самый анапест им же стал быть красен.

Распростившись с музами, скрылася его уж тень

В те места, где оныя млекотечный ждал Роллень;

Из него повыжав он древней красоты весь сок,

От того оставил нам преполезный всем кусок.

Уже ты опочил со праведными духи,

Который заглушал всех умных вздором слухи;

Но видно, что грехов избавил нас Господь,

Что глупых не видать ни басенок, ни од.

Эпиграмма на красоту чрез Баркова*

Есть главна доброта, красой что названа,

И, без сомнения, та с неба подана.

Какой она талант пред прочими имеет,

То непостыдно всяк сказать сие посмеет.

Хотя и без ружья, но бранней она всех,

Над храбрыми берет всегда она свой верх.

Разит не тело та, но ум она разит,

Невидимо стрелы жестокия перит.

Хоть ран не делает, но, муча, грудь снедает,

И острыя умы без милости терзает.

Свирепство перед ней младенцом становится

И словом уж нельзя от ней оборониться.

Закрыв разве глаза и прочь от ней бежать

И никогда ее в уме не представлять.

То можешь невредим быть телом и душею

И также пред творцем чист совестью своею.

Эпиграмма любовная чрез Баркова*

Играя мальчики желают