— Вам в самом деле это интересно? — спросил я.

— Мое имя Карандандил, — сказал он, — у меня хватает времени и для интеллектуальных игр воображения. Потому я честно попытался представить, как мы спускаемся с высоких гор в грязь долин… и что нас там ждет?

— Мир изменился, — напомнил я, — а вы нет. И хотя люди всякий раз поднимались из подземелий и начинали свой мир заново, а вы уже были такими, какие есть… но мне кажется, люди всякий раз проходили путь от дикости и до нового прилета Маркуса все быстрее и быстрее…

Он спросил так надменно, как я не разговаривал бы даже с червяком:

— И что?

— Не знаю, — ответил я откровенно. — Вы все века и даже тысячелетия видели, что люди неизмеримо слабее вас и глупее. Но люди развиваются очень быстро… А вы?

Он сказал пренебрежительно:

— И что? Где твое развитие? Да, ты умеешь творить дивные кушанья… но ты все равно слуга. И останешься слугой.

— Знаете, — заметил я, — в истории людей есть случай, когда целый народ рабов сумел не только удрать из самого могущественного в то время королевства, но обобрал их за ночь и унес все золото, все драгоценные камни и вообще все украшения…

Он спросил с сомнением:

— И что, тех беглых рабов не поймали?

— Лучше бы и не ловили, — сказал я многозначительно.

Он надменно поджал губы с самым оскорбленным видом.

— Отсюда убежать невозможно.

— Все когда-то впервые, — ответил я мирно. — Но если это случится… ваше королевство ждут большие перемены!

Он расхохотался.

— Ты забавен, слуга. И так очаровательно пугаешь и так серьезен! Но я разочарован.

— Почему?

— Я ждал более серьезных доводов.

— Я упрощал для доступности, — объяснил я скромно.

Он расхохотался.

— Сегодня я повторю эту шутку! Все покатятся со смеху. Человек для доступности упрощает… эльфам!

— Вы даже не представляете, — ответил я, — насколько я зело серьезен! И как жаль, что у вас нет того Великого Кристалла… я же такой любознательный, такой любознательный!

Он ушел вслед за остальными, хохоча во все горло, а я выждал некоторое время и перебежал на цыпочках в комнату, где Иримэ снисходительно демонстрировала мне чудеса, которые за свою долгую историю собрали горные эльфы.

В первую очередь я сцапал и рассовал по карманам волшебную раковину и клетку с меняющимся размером, сгреб все со стола на растеленное на полу покрывало, торопливо завязал в узел и накрепко закрепил на себе через плечо, быстро прижался грудью к зеркалу, больно огромное, обхватил кое-как и торопливо начал поворачивать кольца браслета навстречу друг другу.

Купол, которым окружена крепость, не дает проникнуть сюда ни зверю, ни птице, ни муравью. Даже сами эльфы не могут выйти даже за ворота, кроме как по чрезвычайному повелению своих вождей, потому их так не скоро открыли передо мной.

Но для браслета Гонца помех быть не должно…

Первым появилось видение Эльфийского леса. Ну это всегда, там больше всего эльфов, затем более смутно лес, где прячутся эльфы потерянного племени, а лицо Ричэль я трижды пропустил, не узнавая ее в бледном пятне.

Наконец поймав и не сводя взгляда, я сдавил кольца. Тихо щелкнули замочки, я набрал в грудь воздуха и крепко-крепко прижал к груди зеркало.

Зеркало стало неимоверно тяжелым, весит целую гору. Браслет разогрелся и начинает сжигать запястье. Я захрипел от дикой боли, в ноздри ударил запах горелой кожи, ослабевшие пальцы разжались. Шероховатая рама выскользнула, как мокрая, скользкая и очень большая рыба…

Мои подошвы ударились с силой о землю. Дыхание вырвалось из груди с хрипом, я часто и шумно дышал, сердце вот-вот выскочит через уши, в черепе жар, как в горящем камине, и неумолкающий грохот.

В лагере все спят, далеко-далеко по периметру перекрикиваются часовые, но восточный край неба уже быстро светлеет. На месте костров только багровые угли, да и то подернутые пеплом, люди спят вповалку, на рассвете спится особенно крепко.

Мой левый локоть касается стенки шатра, понятно, по ту сторону спит Ричэль, а когда я шелохнулся, колено уперлось в твердое. Я опустил взгляд и чуть не ахнул: зеркало вошло краем в землю, погрузившись почти на треть, еще бы чуть, и отрубило бы мне тяжелой рамой пальцы на ноге.

Из-за моего шатра выскочил, заслышав шаги, Зигфрид с обнаженным мечем в руке.

— Сэр Ричард, — сказал он шепотом, но с ощутимым негодованием. — Что это у вас?

— Одна дама подарила зеркало, — сказал я, отдуваясь. — В знак любви. Тебе хорошо, у тебя бедная, сам даришь, а меня вот угораздило задержаться у богатой…

Он придержал передо мной полог, я внес и поставил зеркало. Раскоряченные ножки твердо уперлись в хорошо утоптанную землю. Огромный узел я снял через плечо и, избегая взгляда Зигфрида, небрежно бросил в угол.

— Тоже подарки? — спросил он с чисто мужским презрением.

— Тоже, — ответил я заносчиво. — Вот такой я замечательный, не я дарю, а мне дарят! Хотели еще подарить всякое, но я не знал, где оно лежит, а искать было некогда…

— Нужно было ноги уносить, — поддакнул он, — и шкуру. Это да, вы лорд хозяйственный. Вот и карманы у вас что-то распирает… не порвет?

— Не порвет, — заверил я. — Эти штаны у меня особые, растягивающиеся.

— Это для какой цели? — удивился он, потом сказал понимающе: — Ах да, простите… Но с зеркалом, мой лорд, вы все-таки прогадали. Что в нем увидишь?

— Так это же и хорошо, — сказал я бодро. — Не надоест. Главное, что подарок от всего сердца. Важно внимание, так говорят.

Он скривился.

— Я бы на вашем месте выбросил!

— Выбрасывать нехорошо, — ответил я с укором, — другое дело, утром выступим в поход, а зеркало я совсем нечаянно забуду.

Он криво улыбнулся.

— Ух ты, а я бы не додумался. Как вы все просто решаете!

— Я гений, — ответил я гордо. — У меня озарения. А теперь иди, бди на защите родины и нашего передвижного королевства.

Он ухмыльнулся и вышел. Я прислушался к его шагам, вытащил из карманов раковину и крохотную клеточку, поставил сперва на стол, потом убрал в шкатулку и запер на замочек.

Когда развязал узел, подосадовал, что не расспросил Иримэ о всех этих штучках. За тысячи лет эльфы могли и сами насобирать всякое, не говоря о том, что это может быть их фамильными сокровищами.

Ладно, решил про себя. Это потом. Сперва зеркало, оно важнее всего.

Я обошел вокруг него, что-то не то, наконец сообразил, что теперь наклоняю голову, чтобы заглянуть в него, чего раньше не делал.