И это не все, — продолжал О’Коннор. — В удостоверении указан рост Ивана — 175 см, а рост Джона Демьянюка примерно 185 см. Разница 10 см. И, — О’Коннор развернул руки ладонями вверх, — у нас же на самом деле нет никакого удостоверения! У нас есть только фотокопия, потому что Советы отказываются передавать оригинал удостоверения в Израиль. Почему? А потому что, если у нас в руках будет оригинал и обнаружится, что это фальшивка КГБ, дело против Демьянюка рассыплется в пух и прах, а русские окажутся лжецами и мошенниками.

— Но даже если это удостоверение — подделка КГБ, — сказала я, готовая признать, что удостоверение не безупречно, — как вы можете объяснить показания очевидцев, утверждающих, что Джон Демьянюк — это и есть тот самый Иван?

— Очевидцы… — спокойно кивнул головой О’Коннор. — Да, это самое трудное, — сказал он чуть погодя, — потому что эти люди действительно были там, и их воспоминания, если можно так выразиться, представляют невероятную ценность. Но поймите, мы же не оспариваем их воспоминания, не говорим, что они там не были или что Иван — это плод их воображения. Мы лишь ищем ответ на вопрос. Является ли Джон Демьянюк тем человеком, которого они называли «Иван Грозный», или нет? И в связи с этим вопросом неминуемо возникает еще один: достаточно ли эти воспоминания остры, ясны и точны, чтобы осудить человека на смерть? Можем мы повесить человека на основании воспоминаний тридцатипятилетней давности? Вам лучше, чем кому-либо другому, известно, что воспоминания — субстанция хрупкая и чувствительная. Позвольте, я расскажу вам о том, как появились эти воспоминания об «Иване Грозном».

В начале 1976 года, после того как правительство США обратилось к израильтянам с просьбой допросить выживших в Треблинке и Собиборе относительно украинцев, подозреваемых в участии в военных преступлениях нацизма, в Израиле начались эти допросы. К своему запросу американцы приложили фотографии трех украинцев, в настоящее время проживающих в США. Под номером 16 числилось иммиграционное фото Джона Демьянюка 1951 года, который подозревался в том, что он был охранником в Собиборе, а рядом с фотографией Демьянюка была наклеена фотография Федора Федоренко, который якобы был охранником в Треблинке.

Израильская полиция опубликовала в газете объявление, обращенное к тем, кому удалось выжить в Треблинке и Собиборе, с просьбой дать о себе знать. — О’Коннор вытащил из папки лист бумаги и прочитал мне это объявление: — «Отдел по расследованию преступлений нацизма проводит расследование в отношении украинцев Ивана Демьянюка и Федора Федоренко».

Я опять подняла брови.

— То есть свидетели знали имена людей, которых им предстояло опознать, еще до начала слушаний?

— Именно так, — сказал О’Коннор. — Теперь давайте посмотрим внимательно на эти удостоверения. Имейте в виду, что, хотя некоторые из этих пятидесяти выживших работали почти рядом с Иваном, они никогда не сталкивались с ним лицом к лицу. Они никогда не говорили с ним и не занимались никакой совместной деятельностью. Более того, они сознательно старались держаться от него подальше и избегать зрительного контакта с ним, потому что любой контакт с «Иваном Грозным» мог закончиться смертью. Они очень хорошо знали это.

Имейте также в виду, что фотография Джона Демьянюка, используемая в большинстве процедур опознания, была сделана в 1951 году, когда он эмигрировал в США, и что тогда ему было тридцать лет, то есть он был на девять лет старше, чем в 1942 году. Получается, что наши свидетели будут пытаться опознать мужчину, которого они знали меньше года, по фотографии, сделанной спустя девять лет после того, как они видели его в последний раз, через тридцать пять лет после того, как они видели его в последний раз.

О’Коннор подробно рассказал о допросах, начавшихся 9 мая 1976 года в 10:00 утра, когда был допрошен первый свидетель. Эуген Туровски, уцелевший в Треблинке, узнал на фото № 17 Федора Федоренко, но не опознал человека на фото № 16 (Ивана), которое на картонном листе для опознания находилось рядом с фото Федоренко. На тот момент следователи думали, что он был охранником в концлагере Собибор.

В тот же день в 13:00 выживший в Треблинке Авраам Гольдфарб заявил, что человек на фото № 16 кажется ему «знакомым». Тогда впервые возникло предположение о связи между Демьянюком и Треблинкой; однако Гольдфарб не упомянул имя Иван. Чуть позже, в 14:30, Гольдфарб сделал второе заявление. Английский перевод с оригинала на идише звучал неестественно и неуклюже. «По этому вопросу: я не помню имена этих украинцев, имени Демьянюка я не помню, — заявил Гольдфарб израильским следователям. — Но я помню украинца по имени Иван. Ему было года 23-24, он был довольно высокого роста, у него было полное круглое лицо. Он носил черную униформу, морскую фуражку, не имел никакого звания, я не видел у него знаков различия».

Из этой части заявления Гольдфарба, сказал О’Коннор, со всей очевидностью следует, что израильские следователи спросили Гольдфарба, помнит ли он имя Иван Демьянюк. Его описание лица Ивана могло быть извлеченным из памяти воспоминанием тридцатипятилетней давности, но может быть, он просто описал фотографию, которую видел всего час назад.

«Мне кажется, я узнаю этого Ивана на фото № 16, — продолжил Гольдфарб. — Человека, представленного на фото № 16, я помню в связи с газовыми камерами. Вместе с немцем-эсэсовцем, “машинистом” газовых камер, имя которого я забыл, он направлял выхлопные газы дизельного двигателя в газовую камеру».

Должно быть, мистер Гольдфарб был потрясен результатом своего предварительного опознания Ивана, пояснил О’Коннор, потому что в мемуарах, опубликованных сразу после войны, он писал, что тот Иван был убит во время восстания в 1943 году. Но он должен был удивить и израильских следователей, потому что правительство США сообщило им, что Иван был в Собиборе, а не в Треблинке.

На следующий день, 10 мая, был еще раз допрошен Эуген Туровски, по-видимому, чтобы проверить неожиданное заявление Гольдфарба. Первым делом следователи спросили Туровски, помнит ли он человека по имени Иван Демьянюк. Туровски ответил: «В ответ на вопрос, знаю ли я украинца по имени Демьянюк Иван, я заявляю следующее: я знаю фамилию Демьянюк, и более того, знаю имя Иван. Для меня он был Иван. Этого украинца я хорошо помню, я был знаком с ним лично, потому что иногда он приходил в мастерскую что-нибудь отремонтировать».

Туровски снова показали семнадцать фотографий, наклеенных на три листа коричневого картона, и на этот раз он сразу обратил внимание на фото № 16. «Это тот самый Иван, — засвидетельствовал он. — Я сразу узнал его и полностью в этом уверен. Он был среднего телосложения, крепко сбитый, с круглым, полным лицом. У него была короткая мощная шея, и даже в то время его волосы выглядели так, как на этой фотографии, высокий лоб с начинающимися залысинами. Он был еще очень молод, не более 23-24 лет».

Почему, спросил меня О’Коннор, Туровски опознал Ивана немедленно и с полной уверенностью, если накануне вообще не узнал его? Разве не логично будет предположить, что, поскольку Гольдфарб и Туровски знали друг друга и поскольку они давали показания в течение нескольких часов друг за другом, они поговорили об этом поразительном открытии: Иван все еще жив!