женой, миссис Гэйтон. Он не забыл о том, что уже рассказывал ей о том, что знал Джона Харрингтона, и о том, что учился с ним в Кэмбридже, к тому же он хорошо помнил о том, что тот умер в 1889 году. К этому времени в его памяти всплыли некоторые детали, имевшие отношение как к нему самому, так и его работе, которая была опубликована. После того, как он обсудил всё это со своей женой, та сразу сделала вывод, напрашивающийся сам собой, но для начала она напомнила ему, что сейчас опасность может угрожать брату Джона, Генри Харрингтону. Также она сказала, что тот должен был обязательно что-нибудь разузнать о нем, по крайней мере, через своих знакомых это он мог сделать еще позавчера. – По-моему, этот Генри такой чудак, каких еще Свет не видывал, – возразил Гэйтон. – Его можно найти через Беннеттса, он должен знать его. – Миссис Гэйтон решила взяться за это дело сама и на следующий день решила встретиться с Беннетсом.

Я не буду подробно описывать то, как встретились Генри Харрингтон и Даннинг.

Следующий эпизод, который необходимо здесь привести – это беседа между этими двумя мужчинами. Даннингу пришлось объяснить Харрингтону, откуда ему известно имя его покойного брата, а также рассказать о тех странных вещах, которые начали происходить с ним. После чего он спросил, не желает ли Харрингтон в свою очередь рассказать о том, что случилось с его братом. Наверное, вы с трудом сможете представить то удивление, с каким Харрингтон отреагировал на его вопрос, но с ответом он долго не медлил.

– Джон, – начал он свой расказ, – стал вести себя как-то странно. Да, да, это я стал за ним замечать уже за несколько недель до того ужасного дня, хотя накануне он вел себя вполне нормально. Странностей в его поведении было несколько. Самое главное – ему казалось, что его все время преследуют. Безусловно, человеком он был впечатлительным, но никогда раньше подобных фантазий я у него не замечал. Никак не могу избавиться от мысли о том, что применялось какое-то очень сильное воздействие на его психику, суггестия созлым умыслом. Причем, знаете, то, что Вы рассказали мне о себе, очень сильно напоминает случай с моим братом. Вам не кажется, что это может быть каким-нибудь образом связано?

– Здесь остается предположить только одно. Впрочем, это предположение пока выглядит довольно смутным и требует доказательства. Мне известно, что незадолго до смерти Ваш брат написал разгромную статью об одной книге, а недавно мне самому довелось перейти дорогу тому человеку, который её написал. Получилось так, что я ему очень сильно насолил, поэтому тот сейчас вне себя от ярости.

– Только не говорите, что имя этого человека – Карсвелл.

– А почему бы нет? Кстати, я о нем и говорил.

Генри Харрингтон откинулся на спинку кресла. – По моему, это предел всему, – произнес он. – Постараюсь объяснить доходчиво, чтобы сразу стало понятно. Судя по всему, мой брат Джон уже начинал верить (причем, скорее всего вопреки своей воле), в то, что Карсвелл был источником всех его бед. Я хочу рассказать Вам о том, что, как мне кажется, стало причиной произошедшего. Мой брат был истинным ценителем и знатоком музыки, поэтому он постоянно ездил на концерты в город. За три месяца до своей смерти он вернулся именно с такого концерта и дал мне программу, чтобы я её посмотрел. Это была обычная аналитическая программа, у него всегда были такие. – «Возьми эту, я свою нашел, – сказал он. – Я думал, что где-то её потерял, искал под сиденьем, в карманах, везде, где только мог, вдруг человек, сидевший рядом, протягивает мне свою и говорит, что может мне её отдать, так как она ему больше не нужна, после чего поворачивается и уходит. Не знаю, кто это был, какой-то полный мужчина с чисто выбритым лицом. Я пожалел, конечно, что потерял свою. Хотя, впрочем, я мог бы купить другую, но эта ведь мне и цента не стоила». Потом мой брат мне рассказал, что он внезапно почувствовал себя плохо по дороге в отель, кроме того, приступ этот длился всю ночь. Теперь я могу всё это связать, тут есть о чем подумать. Спустя некоторое время после того, как он нашел свою программу, он решил сравнить обе. Оказывается, именно в той, которую он мне отдал (а я, кстати, в неё совсем не заглядывал), в самом начале он нашел вложенную узкую полоску бумаги, на которой были написаны какие-то непонятные красные и черные значки. Очень всё было выполнено аккуратно и красиво, – Вероятнее всего, это были какие-то рунические символы, ни на что другое они похожи не были. Тогда я говорю брату: «Определенно, эта закладка того самого толстяка, который сидел рядом с тобой. Придется его найти, чтобы вернуть. Может быть, это какая-то очень ценная копия чего-нибудь и кто-то получит нагоняй». – «Но как мне узнать его адрес»? – Спрашивает он. После этого мы немного поговорили о том, как нам его найти, и пришли к выводу, что не стоит трезвонить во все колокола, а лучше пусть мой брат дождется следующего концерта, который состоится скоро, а тот, наверняка, сам туда придет. Закладка лежала на книге, а мы сидели возле камина. Стоял прекрасный летний вечер, в такие вечера часто случаются внезапные порывы ветра. Не помню точно, может быть, неожиданно распахнулась дверь, а я не успел заметить, а потом струей ударил теплый воздух, он подхватил этот клочок бумаги и унес его прямо в огонь. Закладка была тоненькая, невесомая, она вспыхнула и сгорела в считанные секунды, только кучка пепла осталась. «Н-да, – говорю. – Теперь ты её не сможешь вернуть». Он где-то минуту молчал, а потом сердито буркнул: «Нет, не смогу, но почему тебе надо постоянно об этом говорить, я не знаю». Я ему сказал, что я про неё напомнил всего один раз. «Не один, а четыре, – ответил он мне. – Я слышу очень хорошо, и не собираюсь ничего выдумывать». – «А теперь, прямо к делу. Не знаю, заглядывали ли Вы в ту книгу Карсвелла, отзыв о которой написал мой несчастный брат. Вы, конечно, делать этого были не должны, тем не менее, я в неё заглядывал, как раз перед его смертью, а потом после неё. В первый раз мы издевались над ней вместе. Она была написана, не поймешь как – одни расщепленные инфинитивы,[194] не известно, что и откуда взялось. Если бы её напечатали – весь Оксфорд бы за животы