Одри захотелось остановиться и послушать музыку, но Коновер шел дальше, и она поспешила за ним. Оказавшись в элегантно обставленной комнате с персидскими коврами и большими, удобными на вид креслами, Одри сказала:

– Дети всегда не любят заниматься музыкой.

– Это точно, – сказал Коновер, направляясь к одному из кресел. – Их заставишь только под… – С этими словами он запнулся и поспешно продолжил: – Детям вообще не нравится ничего из того, что их просят делать родители… А у вас есть дети?

Одри не стала садиться напротив Ника, как на допросе. Вместо этого она выбрала кресло по соседству с ним.

– К сожалению, у нас с мужем нет детей, – сказала Одри и задумалась о том, на каком слове запнулся Коновер.

Что же он хотел сказать? «Только под дулом пистолета»?

Одри удивилась не этому обороту речи, а тому, как Николас Коновер постарался его избежать.

Рассмотрев семейные фотографии в серебряных рамках на столе перед креслами, Одри почувствовала укол ревности. На фотографиях она увидела Коновера с покойной женой, их сыном, дочкой и большой собакой.

Красивая, счастливая семья! Какой дом! Какие дети!

Одри снова почувствовала зависть, и ей стало стыдно.

«Зависть и гнев укорачивают жизнь», – писал Екклезиаст. Еще где-то, кажется, в Притчах царя Соломона, написано, что зависть, как гниение костей тела… Но кто может устоять перед завистью? Кто? «Се нечестивцы, процветающие в этом мире…» Это точно из Псалтири. «Но Ты поместил их в недобрых местах, откуда они скатятся к своей погибели».

Весь дом Одри поместился бы в паре комнат Николаса Коновера.

У нее никогда не будет таких красивых детей и вообще никаких не будет!

Именно этот человек уже почти погубил Леона, уволив его!..

Одри достала записную книжку и сказала:

– Я бы хотела уточнить пару мест нашего прошлого разговора.

Ник Коновер откинул руки за голову и потянулся в кресле.

– Слушаю вас, – сказал он.

– Вспомним вечер в пятницу десять дней назад.

Коновер уставился на Одри с недоумевающим выражением на лице.

– Той ночью убили Эндрю Стадлера, – напомнила ему Одри.

– А, понятно, – кивнул Коновер.

Одри уставилась в блокнот с таким видом, словно там записан их прошлый разговор с Коновером.

– Мы говорили о том, что вы делали той ночью, – напомнила она Коноверу. – Вы сказали, что были дома и в одиннадцать или одиннадцать тридцать уже спали. И проспали всю ночь.

– Ну да.

– Вы той ночью не вставали?

– Может, и вставал. В туалет, – наморщив лоб, сказал Коновер.

– Вы куда-нибудь звонили?

– Когда?

– Ночью. Когда просыпались.

– Не помню, – сказал Коновер, улыбнулся и выпрямился в кресле. – Если окажется, что я звоню кому-то по ночам, как лунатик, у меня гораздо больше проблем, чем я думал.

Одри улыбнулась ему в ответ и сказала:

– Мистер Коновер, в два часа семь минут в ту ночь вы позвонили начальнику своей службы безопасности Эдварду Ринальди. Вы помните это?

Коновер ответил не сразу. Некоторое время он изучал узоры на одном из персидских ковров.

– Вы говорите, ночью с пятницы на субботу? После полуночи? – наконец спросил он.

– Совершенно верно.

– Тогда все дни и ночи перепутались у меня в голове.

– В каком смысле?

– Я помню, что в те дни однажды ночью у меня в спальне сработала сигнализация. Дело в том, что сигнал раздается только у меня в спальне. Я не хочу будить весь дом…

– Говорите, сработала сигнализация? – пробормотала Одри и подумала, что это наверняка можно проверить.

– Ну да. По какой-то причине она сработала. Так иногда бывает. Я пошел вниз посмотреть, но ничего подозрительного не обнаружил. И все-таки я очень волновался. Вспомните о том, что накануне сделали с нашей собакой!

Одри поджала губы и что-то записывала, не поднимая глаз от блокнота.

– Так вот, Эдди, то есть Эдвард Ринальди, наш начальник службы безопасности, накануне присылал своих людей, которые и установили у нас эту новую сигнализацию. Кстати, она довольно сложная, и тогда ночью я не сразу понял, что это – ложная тревога или все-таки что-то случилось…

– Но вы не позвонили в фирму, поставившую сигнализацию?

– Нет. Первое, что пришло мне в голову, было позвонить Эдди и попросить его приехать посмотреть, что произошло.

Одри подняла глаза на Коновера.

– Вы не могли разобраться в этом сами?

– Наверное, мог. Но я хотел убедиться в том, что новая сигнализация работает, как надо. А если бы она опять сработала и я вызвал бы полицию, а оказалось бы, что это моя сигнализация во всем виновата! Я хотел, чтобы Эдди ее проверил.

– В два часа ночи?

– Конечно, Эдди был не очень доволен, – усмехнулся Коновер. – Но в свете предшествовавших событий, он согласился, что ему лучше лично самому все проверить, чтобы потом не раскаяться.

– И тем не менее в предыдущей беседе вы сказали мне, что спали тогда всю ночь.

– У меня просто в голове перепутались дни. Прошу прощения! – Коновер говорил спокойно, не раздраженно и дружелюбно. – Должен признаться, что я принимаю снотворное. Без него я плохо сплю, а приняв его, не всегда хорошо соображаю.

– Вы страдаете провалами в памяти?

– Да нет. Просто, когда я принял таблетку, а потом внезапно просыпаюсь, утром я могу об этом и не вспомнить.

– Понятно.

Коновер изменил свои показания, но его объяснения звучали вполне правдоподобно.

Ловко выкрутился! Или он действительно перепутал дни? С людьми это иногда бывает. Если не произошло ничего особенного, если Коновер не застрелил той ночью Эндрю Стадлера или не видел его до или после убийства, вряд ли эта ночь запечатлелась во всех подробностях в его одурманенной снотворным памяти, и вряд ли он четко помнил, что делал, а что нет.

– И мистер Ринальди к вам приехал?

– Да, примерно через полчаса, – кивнул Коновер. – Он обошел все кругом. Проверил сигнализацию и сказал, что, может, к дому подходил олень или пробегало какое-нибудь другое крупное животное.

– Не человек?

– Никаких признаков появления человека мы не обнаружили. То есть нельзя исключать, что к моему дому незамеченным подходил какой-то человек, но к тому времени как я встал, и как приехал Эдди, его уже и след простыл.

– Вы сказали, что приняли той ночью снотворное?

– Да.