– Практически уверены. Мы обнаружили тело и сумочку с водительским удостоверением вашей дочери.

– А она похожа на мою дочь?

Лайонс сглотнула.

– Тело в плохом состоянии. Мы полагаем, что ее убили четыре месяца назад.

– Четыре месяца? – Надежда стремительно улетучилась. – Да… тогда все верно. Понимаю.

– Когда вы в последний раз видели вашу дочь? – спросила Лайонс.

Мистер Миллер испустил долгий дрожащий вздох.

– Ну… в последний раз – где-то в начале мая.

Лайонс и Зои переглянулись. Нападение на заправку произошло в ночь на шестое мая.

Мистер Миллер повернулся и, волоча ноги, побрел в дом. Дверь он оставил открытой, и Зои и Лайонс последовали за ним.

Дом казался заброшенным, нежилым. Повсюду пыль и грязь. Свет по большей части был выключен, шторы задернуты – освещенность ровно такая, чтобы не натыкаться на мебель. Миллер прошаркал в кухню и включил флуоресцентную лампу: она загудела и залила все вокруг резким белым светом. Старик тяжело опустился на стул возле ободранного стола. Здесь были еще два стула; Зои заняла один, Лайонс – другой.

– Вы сказали, ее убили. Кто это сделал? Как? – спросил он. Его голос охрип, глаза заблестели влагой.

– Точных деталей мы пока не знаем, – ответила Лайонс.

– А что знаете?

– Четыре месяца назад вы в последний раз видели свою дочь и с тех пор с ней не говорили, – не отвечая на его вопрос, мягко заговорила Зои. – Почему вы не сообщили о ее исчезновении?

– Мы думали, она просто уехала. – Он покачал головой. – Она всегда так делала – исчезала на месяцы. Потом появлялась без предупреждения, в ужасном виде. Мы знали, что она… ну… употребляет. Приезжала то с разбитой губой, то с синяком под глазом, а нам твердила одно: все прекрасно, не лезьте. И ничего не рассказывала. Иногда звонила из тюрьмы. Три раза я платил за нее залог.

Долгий, безнадежный вздох перешел в стон, и по щеке поползла одинокая слеза.

– Какая она была чудесная! В школе – настоящее солнышко, такая светлая, счастливая… Все ее любили, все хотели с ней дружить. А после школы… что сказать?.. сбилась с пути. В колледж поступать не захотела, устроилась билетершей в кино неподалеку, начала курить. Мы не знали, что делать. Потом объявила: мол, поедет в Калифорнию, ей там предлагают какую-то необыкновенную работу. Мы так радовались! А когда она появилась в следующий раз, ясно было, что в жизни у нее происходит много всякого, но достойной работы нет точно. Да и вообще ничего достойного нет.

Миллер уставился пустыми белесыми глазами в стену. Слезы текли уже одна за другой, терялись в канавках морщин.

– Ее погубили мужчины, точно вам говорю. Не с теми она связывалась. Говорят, девушка учится выбирать себе парней, глядя на отца, – но, клянусь, я никогда не поднимал на нее руку!

– Некоторые женщины просто выбирают неправильных мужчин, и родители здесь ни при чем, – заметила Зои.

В ответ он улыбнулся дрожащими губами.

– Кто это сделал?

– Мы пока не знаем, – ответила Лайонс. – Вы кого-нибудь из них знаете по именам?

– Никого. Дебра говорила, что с ними покончено. Я спрашивал, кто поставил ей синяк, сломал палец или еще что-нибудь, а она отвечала: «Не важно, с ним покончено». Понятия не имею, возвращалась ли она все время к одному и тому же парню или каждый раз находила себе новых.

– А что произошло, когда вы виделись в последний раз? – спросила Лайонс.

– Дебра приехала накануне. Выглядела еще хуже обычного. Исхудала – краше в гроб кладут. И какая-то… сломленная. У вас, дамы, есть дети?

Обе покачали головами.

– Тогда вы и представить не можете, что это значит – увидеть своего ребенка таким. Мы с Мартой решили: на этот раз просто взять у нас денег и исчезнуть у нее не выйдет. Мы ее спасем. – Он всхлипнул, закрыл лицо руками, и его плечи мелко затряслись.

Наступило молчание, лишь тикали ходики на стене, и Зои казалось, что тикают они все медленнее и медленнее.

Наконец старик смог отнять ладони от заплаканного лица.

– Мы сказали, что ей придется остаться. Будешь лечиться, сказали мы. Ляжешь на реабилитацию. Мы тебе поможем. Она ответила, что ей это не нужно. Накричала на нас. Мол, в помощи не нуждается, а раз так, то уедет навсегда. А я… я наговорил ей лишнего. Боже, что я ей наговорил! Если у вас когда-нибудь будут дети – никогда, никогда не показывайте им, что разочарованы в них!

Зои пожалела, что здесь нет Тейтума. Он умел утешать плачущих, она – нет.

– Дебра уехала. И больше не появлялась. Мы думали, вернется, как всегда… А потом умерла Марта. Месяц назад. Просто… просто умерла. Остановилось сердце. Разбилось, должно быть. Вот и всё.

Лайонс начала задавать вопросы: куда именно Дебра могла поехать, были ли у нее здесь друзья, и так далее. Однако старик отвечал все короче и односложнее.

Наконец, получив от Миллера заверение, что помощь ему не нужна, и фамилию дантиста Дебры (чтобы опознать ее по зубам), Лайонс и Зои встали – а старик остался сидеть, бессмысленно глядя в стену, словно механическая игрушка, у которой кончился завод.

Он толкнул дверь и вошел в пивную. Сел за стойку, как всегда, гневно стискивая челюсти. Стиснутые зубы, сжатые кулаки, все тело напряжено так, словно готово взорваться… и лишь после нескольких кружек пива жизнь становилась хотя бы терпимой.

В последние дни он начал пить раньше обычного. Свои обязанности он выполнил как положено, но что толку? Неудача есть неудача, даже если в ней нет твоей вины.

Он сделался здесь завсегдатаем, и бармен уже не спрашивал, что ему принести, – просто кивал и наливал пива.

– Эй! – послышался сбоку женский голос. – А ведь мы знакомы!

Он готов был пожать плечами, помотать головой, ответить: «Нет, вы обознались», – но решил сначала все-таки на нее взглянуть… и слова застряли у него в глотке.

– Точно, я тебя знаю! – просияв, продолжала она. – Мы в школе вместе учились!

– Дебра? – спросил он, не веря своим глазам.

Неужели она? Милая чистая девушка, фантазии о которой скрашивали ему бесконечно долгие уроки? Те же губы, тот же нос… однако на этом сходство кончалось. Она страшно исхудала, на изможденном лице торчали скулы. Волосы – когда-то каскад золотых кудрей – превратились в неопрятные, грязные даже на вид заросли белесой пакли. Кожа какая-то странная, словно маслянистая. И глаза. Пустые, мертвые глаза.

– Ну конечно! – откликнулась она, откровенно радуясь, что ее узнали. Должно быть, не так часто это случалось. – Как поживаешь?

Через несколько секунд он понял, что она не помнит, как его зовут – да и неудивительно. Он угостил ее пивом и в разговоре, рассказывая глупую историю о каком-то письме, полученном из школы, как бы невзначай упомянул свое имя. В глубоко запавших тусклых глазах отразилось облегчение: теперь можно было обращаться к нему по-человечески, без словечек типа «солнце» или «зая».