она не в состоянии сдерживать слезы? Эфья все равно никому ничего не скажет. Иногда принцесса порывалась к телефонному аппарату, но потом уходила от него, как от проклятого, словно боялась прикоснуться к трубке. А с утра Эфья не вышла из комнаты на завтрак, и только и было слышно, как она всхлипывает. Дверь была закрыта на ключ, и, как правительница Иззена ни увещевала открыть ей, дочь так и не ответила. Тон, хоть понимала еще меньше, чем ее мама, чувствовала боль сестры, как свою, и была мрачнее тучи. Она понимала, что ее тоже не пустят к Эф, и потому даже не пыталась прорваться.

Эфья вышла к обеду. Подавали куриный бульон. Принцесса усилием воли отправила в рот пару ложек и отодвинула от себя тарелку.

– Дорогая, тебе нужно поесть, – сказала Анина, но не своим привычным наставительным тоном, а скорее печально, осознавая, что Эфья ее не послушает.

Из глаз принцессы снова текли слезы, на этот раз без рыданий. Эфья взяла салфетку и аккуратно вытерла лицо, взяла булку и принялась жевать. Тон аккуратно выскользнула из-за стола и отправилась на улицу, пользуясь тем, что Анина сейчас полностью поглощена старшей дочерью. И хотя настроение у нее было отнюдь не веселое, ей все равно хотелось гулять, учитывая, сколько дней из-за дождя она просидела дома.

– Эф, дорогая, ну в чем дело? – осторожно спросила Анина, пододвигая к Эфье шоколадный десерт.

– Дело в том, что я, неспособная любить, уничтожила свой единственный шанс быть счастливой. Отчего бы не поплакать по этому поводу?

– Наверное, не надо было стрелять в несчастного юношу.

Эфья бросила на мать грозный взгляд. Слезы мгновенно высохли, и перед Аниной сидела прежняя принцесса Инн. Пояснять было ничего не надо, Анина поняла, что ошиблась, и не стала развивать свою мысль.

– Сама знаешь, мам, слезы кончаются. Еще день, и во мне их просто не останется, и можно будет спокойно заняться делами.

Анина покачала головой, зная, что не так все просто, но понять, что гложет ее дочь, она не могла до того момента, пока Тон не ворвалась в дом.

– Тинар здесь! – прокричала она во весь голос. Эфья поднялась на ноги.

– Тинар в Иззене?

– Его не хотела пропускать охрана, но его спутник всех уложил! Он идет сюда!

Эфья заметалась из стороны в сторону и судорожно начала приводить себя в порядок, поправила волосы, постаралась лучше вытереть глаза от слез, отчего они стали еще более красными.

– Мам, я не могу, я же ужасна! – Эфья отчаянно взглянула на мать. – Он не должен меня такой видеть! – Сорвав ленту, которой была закреплена штора, она попыталась повязать ее себе на локоть, прикрывая уродливый шрам, но лента никак не повиновалась. Оставив эту затею, принцесса расправила плечи и подняла голову.

– Ты прекрасна, Эф, – сказала Анина, – иди.

Эфья аккуратной, немного неуверенной походкой направилась к дверям. Ноги не слушались ее, ей казалось, что в любой момент они подогнутся и она упадет. Выйдя на широкую дорожку, идущую через всю территорию поместья, она сорвалась и побежала вниз, к главному входу. Тинар остановился, заметив ее. Она встала, не зная, что делать. Мгновение, и они подошли друг к другу. Тинар обнял ее и крепко, и нежно одновременно, понимая, что в его руках самая большая ценность, которая когда-либо там находилась.

– Что между нами происходит, Тин?

– Я не знаю. Но я не могу жить без тебя ни мгновения. Если я хоть что-то понимаю в этой жизни, то это значит, что я тебя люблю.

Эфья молчала, зная, что Тинар не нуждается в ее объяснениях и признаниях. Она снова расплакалась.

* * *

С. В. Рахманинов

Прелюдия соль минор, сочинение 23, № 5

Воздушный шар поднимался все выше и выше над Иззеном, и тем, кто в нем находились, открывалась потрясающая панорама белого города. Солнце блестело в лужах, множество людей куда-то торопилось. Шар поднимался неспешно, позволяя разглядеть все в мельчайших подробностях.

– Как давно я мечтал об этом полете, – признался Инджи-Тан, чьи седые волосы растрепал ветер.

– И совершил бы его раньше, если бы наши подопечные не сломали предыдущий аппарат, – усмехнулся Иадин. – Кстати, у меня к тебе будет одна небольшая просьба.

– И что же я должен нарисовать в этот раз?

– Видишь те две маленькие фигурки, что обнимаются так, словно остального мира не существует?

Инджи-Тан прищурился. К старости его зрение не стало слабее, но воздушный шар поднялся уже слишком высоко, и он никак не мог различить, кто именно эти двое.

– По-моему, им чего-то не хватает, – промолвил Иадин задумчиво.

Старый художник улыбнулся в седую бороду, достал альбом и карандаш. Уверенными штрихами на белом листе выступили летящие капли, а под ними проявлялись виды Иззена, и его прохожие, и его лужи, и солнце над ним, и двое влюбленных, не способных оторваться друг от друга.

С чистого неба пошёл теплый летний дождь.

Эпилог

Lust of Power

Gabriel Saban

Лампочка слабо мигала под потолком, тени метались по стенам и ложились черными полосами на страницы книги. Девушка сидела на стуле, положив крепко сжатые руки на сведенные колени. Все ее существо словно стремилось влиться в рассказ. Глаза ее затуманились, словно она погрузилась в прошлое. Вся гамма чувств отражалась на ее красивом лице. Еще никогда старый Герн не чувствовал, чтобы его рассказ был столь живым. Волнение девушки постепенно передавалось и ему.

За окном начало светать, когда не прерывавшийся ни на минуту рассказ подошел к концу. Герн встал со стула и подошел к окну.

– Согласно древнему преданию, Хранитель Любовь создал наш мир ради одной-единственной цели – найти свою возлюбленную, чье имя было Сострадание, и возможно, он продолжал свои поиски и в этой истории, – подытожил он.

– Вы в это действительно верите? – спросила Кайа, которая, казалось, совершенно не устала от длинного рассказа.

– Верю ли я? – Герн грустно усмехнулся. – Нет, я думаю, что наш мир был порожден Хаосом безо всякой цели. Все что я видел и записывал – это интересные истории, но я думаю, многое в них приукрашено. Их можно рассказать, чтобы скоротать время, но чаще всего и рассказать-то некому. Я не вижу, чтобы в этом мире что-то изменилось, и не думаю, что история Тинара и Эфьи хоть на что-то может повлиять. Вы же знаете, что уже год, как Иззен занесен Пылью, и сколь ярко ни горели бы их сердца, смерть пришла и за ними. Ни во что я уже не верю.

– Дорогой Герн, – ответила