Из магнтофона раздался голос Мюррея, который услышав его, почувствовал странное удивление, как всегда, слыша себя в записи.

«— А что Ландин? — спросил Мюррей. — Эдди, что произошло с ним в тот день?

— Да он ни разу не получил от Айры ни цента, тупой патрульный. Задержание было обычное, все, как положено, только Айра записал, будто заплатил Ландину тысячу долларов, для того, чтобы поделить с Пирози эти деньги. Пирози хотел этого ареста, нужно было показать Джорджу в бухгалтерских книгах, как много полицейских в том районе берут большие взятки и во что обходится ведение там дела. Только Айра не захотел сам идти в участок, потому что задержаний у него было уже слишком много — понимаешь, зарегистрированных в его досье, — поэтому он заплатил мне несколько долларов, чтобы я вышел, принял несколько ставок и стал его подставным лицом. Сказал, если откажусь, он передаст „Сонгстер“ кому-нибудь другому, так что мне оставалось делать?

— Но с Ландином что? Почему именно его требовалось ложно обвинить?

Голос Шрейда представлял собой тонкую смесь удивления и сарказма:

— Почему его? Так ведь он шел тогда по той стороне улицы. Какая еще может быть причина?»

Харлинген выключил магнитофон, и Лоскальцо подался вперед в своем кресле.

— Это интересно, адвокат, — сказал он, — но это неподтвержденные показания одного человека. Что с этим Пирози? Можете его представить?

— Нет, — ответил Харлинген. — Не могу.

— Почему?

Уайкофф неотрывно смотрел на Миллера, как на обретающее форму чудовище. Теперь с тем же выражением лица повернулся к Харлингену.

— Конечно, не можешь, обманщик, — холодно сказал он. — Пирози погиб в автокатастрофе месяц назад. Что скажешь теперь?

— Многое, — ответил Харлинген. — Потому что даже после того, как расследование Большого жюри прикрыло вашу лавочку, Пирози не выпускал Миллера из своих когтей. По-прежнему регулярно шантажировал, по-прежнему угрожал ему выдать вам, если он не сможет платить по требованию. И прекратилось это со смертью Пирози — причиной ее был не несчастный случай, а убийство.

— Убийство? — ошеломленно повторил Уайкофф. — Это бредовое заявление. Говорю тебе, это был несчастный случай. Я знаю о нем все.

— Вот как? — произнес Харлинген. — Тогда у меня есть для вас новости. Вечером в День благодарения здесь, в городе, Чарлз Пирози был умышленно сбит насмерть машиной, которая в настоящее время изъята полицией штата Нью-Йорк. — Он полез в портфель. — Вот сообщение полиции о так называемом несчастном случае, а вот запись телефонного разговора, который я вел с лейтенантом полиции штата Бейкером, санкционируя его действия. Тут не наезд, совершенный неизвестным водителем. Эта машина — в сущности, орудие убийства — идентифицирована как собственность Айры Миллера.

И Лоскальцо, и Уайкофф посмотрели на Миллера, но тот не дрогнул, не повалился ниц. Мюррей видел, что каким-то чудом он вновь овладел собой, стал тем же хладнокровным Артуром Миллером, что и раньше.

— Этот несчастный случай произошел вечером в День благодарения? — обратился он к Харлингену.

— Да.

— Тогда что все это значит? — возмущенно продолжал Миллер. — Я всю ночь провел в Эйкесе, вернулся в город на другое утро в восемь часов, получив сообщение, что моя жена повредила руку. Человек, который подвез меня в город, подтвердит вам это. Тысяча гостей в Эйкесе подтвердят вам это. Так зачем втягивать меня во все это? Зачем марать меня обвинением, которое не продержится в суде и минуты?

Лоскальцо явно не мог терпеть не только лазейки, но и людей, которые оставляют их открытыми.

— В таком случае… — гневно обратился он к Харлингену, но Харлинген с сожалением покачал головой:

— Я не утверждаю, что машину, убившую Пирози, вел Айра Миллер. Вел ее не он, а другое лицо, все интересы которого были неразрывны с его интересами, знавшее каждый аспект его жизни, знавшее все о власти Пирози над ним и, самое трагичное, решившее из безоглядной, слепой любви, что уничтожить эту власть можно, только сбив машиной Чарлза Пирози насмерть.

Раздался грохот. Перл Миллер стояла в дверном проеме, держа в руках пустой поднос, у ее ног валялись разбитые чашки и блюдца, под ними расплывалось по ковру темное кофейное пятно. Потом поднос со стуком упал на пол, и она зажала ладонями уши, словно стремясь заглушить то, что слышала и поняла.

— Айра! — воскликнула она, и в ее голосе прозвучала вся мука крайнего предательства. — Ты обещал никогда не говорить! Обещал никогда не говорить!

Ответом ей стали не слова Миллера, а выражение его лица. Мюррей увидел, что каким бы ни был этот человек, ему обеспечено место в чистилище и возможность долгого подъема оттуда.

Айра Миллер безмерно любил жену.

Неподалеку от Бродвея было все еще открыто кафе-автомат, и, пока Харлинген искал телефонные кабины, Мюррей опускал монеты в различные прорези. Он ел уже второй сандвич, когда вернулся Харлинген.

— Миссия выполнена, — сказал адвокат, а потом посмотрел на несколько тарелок на столе. — О, должно быть, вы сильно проголодались.

— Сильно. Впервые сегодня подумал о еде из-за вашего друга Арнольда. Что он сказал?

Харлинген сел и положил шляпу на соседний стул.

— Говорил слегка бессвязно, но, должно быть, это естественно. Твердил: «Замечательно, замечательно», — а потом произнес, что будет рад убраться от этих треклятых сковородок. Несколько раз сказал, как ненавистно ему быть поваром в буфете. Наверное, бросил эту работу, как только положил трубку.

— Почему бы нет? — сказал Мюррей. — Его ждет блестящее будущее. Теперь не нужно беспокоиться из-за служебного разбирательства, полиция выплатит ему задержанную зарплату, и его ждет Хелен. Что может быть лучше?

— Да, — сказал Харлинген, — но что касается Хелен…

— Тут уже ничего не поделаешь.

— Мюррей, вы меня понимаете. Она поставила его в очень скверное положение, и теперь ему это ясно. После того, что перенес, возможно, он изменил отношение к ней.

— Возможно, но сомневаюсь, что отношение к нему изменила она. А влюбленная женщина может быть совершенно непредсказуемой. Если возникнут сомнения в этом, вспомните Перл Миллер.

— Предпочту не делать этого, — сказал Харлинген с глубоким чувством. — Господи, какая история! То, как эта бедняжка…

— Знаю. Ральф, вы собираетесь и дальше быть адвокатом по уголовным делам?

— Да.

— Тогда соберитесь с духом, потому что вам предстоит увидеть множество слез. Вот к чему сводится защита уголовных преступников — к женщинам, сидящим в глубине судебного зала и льющим горькие слезы по никчемным мужчинам в их жизни. Зная это, вы все равно считаете, что это работа для вас?

— Да, но почему вас это так заботит? К чему вы клоните, Мюррей?