В том году в Париже стала выходить новая газета Народного фронта под названием Ce Soir. Там работал Анри Картье-Брессон[277].

Чтобы увеличить тираж, они начали печатать фотографии маленьких детей из рабочих районов столицы. Печатали одно фото в день, а родители ребёнка, которого выбрали, получали денежный приз. Я познакомился с Картье-Брессоном за пару лет до того, в доме Джорджа Антейла в Нью-Йорке. Картье-Брессон показывал Джорджу свои потрясающие снимки. Тогда он жил в Гарлеме с темнокожей девушкой и много снимал в этом районе. Мы несколько раз с ним ужинали в Father Divine's или других отменных небольших ресторанах, о которых знал только он. Потом мы встретились в Париже, сходили на ланч, после чего он познакомил меня со своей женой из Индонезии. Дело было до Мюнхена[278], но он уже не питал никаких иллюзий по поводу будущего. На стенах домов в городе была масса антиеврейского и антиамериканского граффити.

Я позвонил Гертруде Стайн по телефону. На следующий день она уезжала в Билиньен и не могла уделить мне много времени. Стравинский дирижировал вечерней программой из собственных произведений, в начале и в конце которой впервые исполнялся его концерт «Думбартон Оукс»[279]. Я купил билеты заранее. В день концерта Джейн сказала, что мы ужинаем с её друзьями, которые потом тоже идут на концерт. Этими друзьями оказались Денхэм Фаутс[280] и Брайон Гайсин[281]. Фаутс незадолго до этого вернулся из Тибета. Я так и не понял, чем он там занимался, он только сказал, что много упражнялся в стрельбе из лука и привёз с собой несколько огромных луков. На наконечниках стрел были пучки ваты, которые он макал в эфир, поджигал и стрелял прямо из окна отеля по неразличимым авто, проезжавших вечером на Елисейских полях. Мы не получили проблем лишь по чистому везению.

Джейн возвращалась в три часа утра, и у нас бывали размолвки. Она не жалела о своём поведении, а просто отмахивалась от меня (через несколько лет она вспомнила, что в то время иногда встречалась со многими, даже с Генри Миллером[282], но тогда меня это рассмешило). После более серьёзной, чем обычно, размолвки, я в одиночестве уехал в Сен-Тропе, но оказавшись там, почувствовал себя совершенно несчастным, отправил Джейн телеграмму с просьбой встретиться в Каннах, куда она потом и приехала.

Вскоре мы арендовали домик в Эз-Виллаж рядом с Grande Corniche[283], Джейн много времени проводила на кухне, наблюдая, как нанятая нами кухарка-француженка готовит еду. Тогда впервые в жизни Джейн подумала, что может научиться готовить. Она полюбила кулинарию и вкусно готовила потом долгие годы. Мне это немаловажно, потому что хорошая еда была залогом моего доброго самочувствия.

В Эзе оказалось несколько наших старых знакомых: бразильская певица, исполнявшая народные песни, Элси Хьюстон[284] и композитор Сэмюэл Барлоу[285]. Барлоу владел несколькими участками и домами в деревне. Он отдал один домик Эльзе под студию. Та укладывала свои чёрные как смоль индейские волосы и готовила бразильскую еду. К сожалению, в самом начале нашего пребывания в Эзе жена Барлоу Эрнеста допустила gaffe / оплошность, пригласив меня на ужин без Джейн, после чего наша дружба не задалась. Мы много общались и полюбили Эльзу, которая, правда, была ярым сторонником Троцкого, поэтому говорить с ней о политике мы избегали.

Пару лет до этого я переложил на мелодию две строчки поэта-сюрреалиста Бенжамена Пере[286]. Слова были такими: «Когда ты встретишь ту, что при тебе помянет Наполеона III, сигарой угостив, в Испанию ты отвези её».

Однажды я сыграл и спел эти строки Эльзе. Когда я закончил, она уставилась на меня и сказала: «Эти слова написал мой муж, а женщина, о которой он пишет, c'est moi / я!» Эльза рассказала мне, как ещё до замужества, когда она только познакомилась с будущим мужем, Пере, она упомянула в разговоре Наполеона III. Потом Пере угостил её сигарой. Эльзе это так понравилось, что она согласилась с его предложением о совместной поездке в Испанию. Потом они расстались, и, мне кажется, Эльза о разрыве сожалела. Она утешалась одним французским бизнесменом, к которому испытывала чувство сострадания.

В очередной раз долгая идиллия резко оборвалась. Я получил телеграмму от Гарри Данхэма с сообщением, что я нужен в Нью-Йорке Орсону Уэллсу. Уэллс собирался поставить на сцене театра Меркурий фарс «Слишком много Джонсона» Уильяма Джиллетта[287]. Гарри уже снимал кадры, которые будут показывать во время спектакля, а я был срочно нужен для написания музыки.

У нас было много багажа — восемнадцать больших сумок и несколько огромных чемоданов на двоих. С таким багажом путешествовать непросто, правда, сейчас ещё сложнее передвигаться с количеством вещей в два раза меньше, чем у нас было тогда.

В Нью-Йорк мы приплыли на немецком судне Europa и сразу же отправились в Chelsea Hotel. Австрийский архитектор Фредерик Кислер[288], который занимался художественным оформлением Космического дома (сам видел его в Берлине в 1931 г.), предложил мне свою студию в пентхаусе на пересечении Пятьдесят шестой улицы и Седьмой авеню, куда я каждый день приходил работать над музыкой для фарса «Слишком много Джонсона». Закончив, я отнёс ноты Орсону, но тот решил сперва поставить «Смерть Дантона». Фарс «Слишком много Джонсона» поставили следующим летом в Стоуни-Крик, штат Коннектикут. Джозеф Коттен сыграл прекрасно, но костюмы, декорации, режиссура оказались не на высоте. Ещё одним минусом было то, что не вставили забавную кинохронику от Гарри. В конечном счёте, я переделал партитуру в сюиту под названием «Музыка для фарса».

После расходов на поездку в Центральную Америку денег у нас было мало, так что о меблировке дома в Эзе не могло быть и речи. Было очень досадно, что я вернулся из-за границы, поверив в «золотые горы», которые так и не позолотели. Было особенно обидно, казалось, что мне причитается более существенная компенсация, чем полученные за труды сто долларов, но изменить эту ситуацию было не в моих силах.

Я снял нам дешёвую квартиру в странном старом доме на углу Седьмой авеню и Восемнадцатой улицы у совсем уже не молодой дамы по фамилии Сондерс. Эта особа собственноручно сколачивала камины и книжные полки своим постояльцам, а в свободное время распивала спиртное с местными странноватыми персонажами. Леди — под этим именем её знали все — была алкоголичкой. Когда я не был в состоянии вовремя оплатить аренду, она улыбалась и занимала у нас пару долларов. Когда от