не оттуда. Местная, наверное. Мешают с водой в пропорции один к двум – так, чтобы краска была вязкой и не капала с кисти…

Мастер Ларс нетерпеливым жестом строгого экзаменатора остановил ее:

– Довольно. Что же, выходит, ты и стены расписывала?

Тильда прикрыла глаза. Гнев Республики многорук и может достать ее даже здесь. И пусть адрийское посольство на набережной она проходила без малейшего страха – никому до нее не было дела, пока она всего лишь Алиша Мариди, а не беглая преступница Тильда Элберт, – все равно старалась «не отсвечивать», как выражался Саадар.

– Я помогала всего лишь, даже подмастерьем не была, – полуправда выплеталась легко: ведь она действительно вместе с Урсулой работала над сценой с Судящим Малларом и Безликим на коленях перед ним в метели облетающего яблоневого цвета. Они писали древних богов и героев, что пировали, бились в сечах и веселились, и страстно славили жизнь – и те времена остались в памяти одним долгим и ясным летним днем.

– Чего ж в мастера не пошла, коли умная такая?

– А я бы и пошла, так откуда деньги?

– И верно, ныне на то немало серебра требуется. Годами-то уже из подмастерьев вышла. Семья уж есть, а?

Тильда кивнула.

– Хитрая лиса! – заключил неожиданно мастер после раздумья, которое, кажется, тянулось бесконечно. – Знает, что у меня подмастерье сбежал, а заказ горит, подгадала!

Он сделал жест, как будто что-то пытался разрубить ребром ладони.

– Ладно, до шестнадцатого числа возьму. Только подмастерьям я не плачу: зато будет стол и коль надо – есть место, где спать. Если согласна, то по рукам.

Тильда смотрела прямо в янтарные, звериные глаза – и разочарование глухо поднялось до самого горла, тошнотворное и тупое, как изжога.

– Не согласна. Была бы мальчишкой – согласилась бы, но, как видишь, мне не двенадцать лет.

Ларс фыркнул – право, какие условности!

– Прости, что отняла твое время. – Тильда покосилась на распахнутую дверь – дождь стал монотонным, нудным – на весь оставшийся день. Впрочем, она все равно уже вымокла. – Думаю, ранка пришлет тебе смышленого парня, который будет рад и столу, и крову.

Короткий поклон на прощание – как принято в Хардии – дался отчего-то с трудом. И отчего-то Тильда медлила у порога, чувствуя, как в лопатки уперлись эти нечеловечески желтые глаза. Как смотрели в спину со стены герои прошлого. Хотелось обернуться, согласиться – до рези в груди, до дрожи в коленях хотелось! Но чем тогда зарабатывать на хлеб?..

Оборвала себя – глупые мысли! – вышла под теплый дождь. Обогнула по кромке огромную лужу, спугнула двух мокрых голубей на бортике фонтана.

– Да подожди ты! Эй! Как там тебя! Слышишь?

Как ни в чем не бывало мастер Ларс шлепал прямо по луже через двор – только брызги летели во все стороны.

– Соран. Ты забыла.

Он отдал ей слегка подмокшую бумагу – Тильда сразу же проверила, не испортились ли печати, поблагодарила, сунула в сумку. Они стояли друг напротив друга под дождем, молчали. О чем еще говорить?

– Ты, видно, толковая баба. Я в таком не ошибаюсь.

Тильда пожала плечами, не соглашаясь и не опровергая его утверждение.

– Ну и Безликий с тобой! – сказал мастер ворчливо. – Нам с Лукой помощник нужен – не успеем в срок. Но больше четырех зарримо не дам, неоткуда больше взять, и так из своих плачу.

Вспышка молнии осветила двор, где-то заскулила собака, ей вторили другие.

Четыре зарримо – это ненамного меньше, чем на бумажной мануфактуре. Их хватит на комнату и хлеб – и только. Но Тильда уже согласилась – не могла не согласиться!.. Она протянула руку и пожала мокрую, горячую, огромную ладонь Диего Ларса.

– Договорились.

– С утра приходи завтра. Но смотри, спуску не дам! – Свирепое лицо мастера озарилось широчайшей улыбкой. Тильда понимающе кивнула: плавали, знаем. Ее не пугали ни строгость Диего Ларса, ни напряженная работа: это было привычно, знакомо – и правильно. Пусть – все сначала, с чистого листа, но решимость справиться разгоралась все сильнее.

Тильда и не думала, что так истосковалась по своему ремеслу.

9

Горбатая улица словно сама вела Саадара к порту – под гору шагалось легко и ходко. Толпа вокруг все больше загустевала, делалась плотной – попробуй обойди телегу или тяжелые ломовые дроги и никого не задень!

Саадар старался, но толкотня была такая, что куда уж – здесь все постоянно менялось, двигалось, вырастало, как на дрожжах – вчера не было никакого дома на этой улице, а сегодня тут уже кладут стены.

Он спускался к морю мимо серых от соленого ветра заборов, складов и целых груд обожженного и необожженного кирпича, досок, камня, песка, мимо рабочих, которые прямо посреди улицы обтесывали камень и шифер, замешивали раствор.

Вот медник сидит в своей мастерской, смуглый, худой, он чинит кастрюлю, ловко одной рукой поворачивает ее, выправляет вмятину молоточком так быстро и точно – словно крутит в руках медный шар, едва не заставляя его взлететь. Завидев Саадара, кивает, улыбается – и снова принимается за свое дело.

Вся широкая улица – мастерские и лавочки вперемежку: зеркальщик выставил на продажу всяческих форм зеркала, и они пускают веселые блики по всей улице, аптекарь выкладывает на прилавок склянки с мазями и настойками, продавец перчаток переговаривается с соседом-шляпником. Звенят разговоры и монеты, а в глазах пестрит от разноцветных тканей, зелени, цветов в горшках.

Саадар каждый день ходил этой улицей к дверям ранка, стоял в очереди, но чиновник раз за разом разводил руками и говорил на плохом адрийском, что никакой постоянной работы для него нет. Саадар кивал, но с каждым днем становилось все тяжелее верить в то, что рыжая Ретта махнет хвостом, обернется к нему.

Конечно, иной раз ему везло: вчера, например, в порту как раз разгружался осадистый бриг с огромными нарисованными на носу глазами – не то дракона, не то еще кого, не больно-то Саадар в том разбирался. И хотя вокруг крутились какие-то плюгавые мужики и плутоватые мальчишки, шкипер явно доверял им еще меньше, чем Саадару.

Так до самого вечера – работа без продыха: сгрузить мешки, затащить в длинный сарай, и снова, снова по кругу, до отупения.

Но сегодня надо начинать все сначала.

Идти в ранка, стоять в очередях, ждать неизвестно чего не хотелось. Было и другое средство разузнать в городе насчет работы, старое, испытанное – харчевня. Слухи перемешиваются, проглатываются, перевариваются и изрыгаются в харчевнях, и похлебать эти слухи стоило. Надо было только найти такую, где собирались адрийцы – поближе к порту.

Улицы у порта – узкие, приходилось осторожно пробираться между тележками, лотками, какими-то наваленными в кучу досками. Вверху, на веревках, перетянутых от одной стены к другой, сушилось белье, над ним трепыхались пальмы. Пахло мокрой тканью и шибало гнилью от близкой воды.

Харчевен на неширокой и крутой улице было много – самых разных, с пестрыми, зазывающими вывесками, кому угодно понятно: тут можно набить пузо и морду, если будет такое желание.

Вот одна, определенно адрийская: Саадар узнал знакомый рисунок в виде круга с глазом, который малевали на всех вывесках жрален от Рутена до Файосса. Возле беззубого зева двери двое с увлечением опустошали свои желудки.

Народу внутрь набилось много, словно в праздничный день какой, даром что еще утро, и Саадар пристроился у стены, в незаметном местечке, так, чтобы все слышать. Садиться за стол не стал – коль не закажет, все равно выпнут.

Болтали, конечно, разное – про налоги, про местного градоначальника, про власть – куда ж без разговоров про власть! Обсуждали, где купить дешевых угрей и найти недорогого раба – Саадар насторожился и стал слушать внимательно. Узнал, что торговать рабами запрещено, но пираты, конечно, торгуют, и с ними можно иметь дело, если у тебя есть землица где-нибудь на островах, а обрабатывать ее некому.

Узнал, что город держит какая-то банда, у которой жизнь сытная и почти спокойная, и вот бы попасть к этим ребятам, разбогате-ем!

Много нового узнал Саадар, но полезного – почти ничего. И уж было решил идти искать другое место, да и служанка на него посматривала косо, как зацепился за чьи-то слова:

– И слыхал, хрен в «Фонаре», вертлявый такой, и знаешь, да как телка, с тремя серьгами в правом ухе, и ищет людей. Ну такой весь из себя червяк расфуфыренный. И точно как баба! Зуб-то поржал над ним, дык и без зуба своего последнего и остался! – Хриплый голос громко захохотал и исчез, поглощенный смехом.

– На что людей-то ищет? – спросили.

– Да на альгвасилов, на что ж еще? На сторожил, – пояснил голос для других, и в ответ загоготали. – Рупа Волк им как заноза в жопе, вот и шебуршатся. Не хотят делиться жирным куском.

Саадар прислушивался к разговорам, но больше никто ничего так и не сказал. Он понимал, что сказанному – грош цена в базарный день, но вдруг – повезет? Не оттопчет же ноги, если сходит да глянет на этого «червяка» в «Фонарь».

Он подождал немного, и когда мимо шмыгнула девчонка из прислуги, схватил ее за руку.

– Скажи-ка, милая, как мне до «Фонаря» дойти?

Девчонка похлопала на него огромными глазищами, не понимая. Не разумеет по-адрийски, что ли? Досадно!

– Скажи, где «Фонарь», харчевня такая? – повторил он.

– Под глазом у тебя сейчас фонарь мой будет! – вдруг злобно выпалила служанка. – Руку отпусти, козел! Двигай давай отседова,