Однако сопротивление империи было таким решительным и бескомпромиссным, что эти новые мигранты в конечном счете были вынуждены сменить стратегию. Улдин потерпел крах из-за дипломатии – посредники из Восточной империи сумели без боя переманить на свою сторону ключевых его сторонников. Им, скорее всего, предложили высокие посты в римской армии, в то время как многие из менее удачливых скиров были проданы в рабство в римские поместья. Судьба армии Радагайса была схожей. Некоторые из его сторонников, обладающие высоким статусом, сбежали с корабля и были приняты в римскую армию. Однако на сей раз масштаб был совсем другим. 12 тысяч «лучших» воинов Радагайса, принятых в армию Стилихона, возможно, с самого начала считали, что если они двинутся в путь в составе крупной группы, то в конечном счете смогут выторговать для себя лично более привлекательные условия при взаимодействии с римскими властями. Однако столь же вероятно, что смена сторон была крайним средством, к которому они прибегли в последний момент, осознав при приближении войска Стилихона, какая военная мощь им противостоит[222].

Как и при переправе через Дунай в 376 году, перемещение племен и племенных объединений, ассоциирующееся с падением центральноевропейских границ Рима, лишь частично подпадает под традиционное представление о переселении германских народов. Во время кризиса 405–408 годов действительно имело место пересечение римских границ крупными группами, смешанными по составу, двинувшимися в путь по причинам, которые скорее крылись во внешних факторах, нежели в происходящих в империи событиях. И даже если некоторые из этих групп были слишком хорошо организованы и не напоминали потоки беженцев, иногда встречаемые в современном мире, их действия нередко можно объяснить в терминах современных миграционных моделей. Не в последнюю очередь переселенцами двигал ряд негативных и позитивных мотивов, к тому же они испытывали огромное влияние со стороны существующих политических структур и информационных полей. Здесь нужно также учесть, что эти объединения были сложными политическими ассоциациями, а не народами в традиционном понимании этого слова. У некоторых племен и объединений, участвовавших в переселении, действительно была своя история. Вандалы-хасдинги, к примеру, участвовали в Маркоманской войне II века. Но, как и все германские племена позднеримского периода, за несколько столетий они подверглись серьезной трансформации, вызванной постоянным взаимодействием друг с другом и с Римским государством, а это означало, что в их обществе появился довольно широкий спектр социальных классов и прав. Эта внутригрупповая сложная система только усилилась, когда были созданы межгрупповые союзы и коалиции, вроде того, что образовался между двумя отдельными племенами вандалов, аланами и свевами, с целью повысить шансы на выживание на римской территории. Это добавляет нарисованной нами картине должный размах, новые политические связи, а в отдельных случаях и культурную неоднородность (как в случае с кочевыми ираноязычными аланами). Даже если у некоторых элементов этих союзов имелись прочные связи друг с другом, это не опровергает того факта, что в империю вторглись новые, импровизированные политические союзы, а не давно существующие неделимые народы.

Поэтому не следует удивляться тому, что римские власти сумели уничтожить некоторые из них, направив основной удар по слабым швам в наспех скрепленной материи – к примеру, они привлекли на свою сторону сторонников Радагайса и Улдена из числа представителей элиты, даровав умеренно почетные ранги и посты при условии, что они перестанут подчиняться своему предводителю. Но внутренние разногласия, которые вполне естественно могли проявиться после создания еще пока непрочных союзов со сложной структурой, – это лишь часть истории. Другой поразительной чертой племен и объединений, сумевших пережить первые столкновения с Римом, была явная способность к повторению миграционного процесса.

История всех крупных племен, пересекших границы империи, развивалась схожим образом. За их изначальным – и весьма нежелательным[223] – вторжением на римскую территорию последовали периоды вооруженной борьбы. Им пришлось вынудить империю признать: их не победить, им не навязать привычную для Рима политику по отношению к иммигрантам, построенную на полном подчинении и интеграции. Для тервингов и грейтунгов эта борьба продлилась около шести лет, пока переговоры о компромиссном мирном договоре с Римской империей не были завершены (оно само вступило в силу 3 октября 382 года). Тот факт, что империя пошла на уступки, объясняется лишь военной мощью готов, в особенности их победами над двумя римскими императорами (Валентом в битве при Адрианополе 9 августа 378 и Феодосием в Македонии летом 380 года). Другие, не столь многочисленные народы тех времен – таифалы, сарматы и отдельные племенные объединения готов, – не прошедшие проверку на прочность в боевых условиях, встретили куда более жесткое обращение, за их поражениями последовала полная утрата идентичности, а члены групп были проданы в рабство римским землевладельцам[224].

История мигрантов, участвовавших в кризисе 405–408 годов, развивалась сходным образом. Прибыв без приглашения, они были вынуждены сражаться, чтобы заполучить новые земли. Некоторым не повезло. Многих последователей Улдина и Радагайса, как мы видели, ждала трагическая судьба – они были убиты или проданы в рабство, хотя отдельные представители этих групп сумели договориться с римскими властями. По крайней мере, изначально больше всего повезло вандалам, аланам и свевам. Учинив серьезные разрушения в Галлии, в 409 или 410 году они ворвались через Пиренеи в римскую Испанию, где перед ними открылись новые возможности. В 412 году, через шесть лет после прихода в империю, они разделили между собой часть ее провинций. Вандалы-силинги заняли Бетику, хасдинги – Галлецию, а аланы, будучи на тот момент самой крупной группой союза, заполучили более богатые территории Лузитании и Карфагеники (см. карту 9). Нет доказательств тому, что это разделение земель получило одобрение центральных римских властей, однако, судя по всему, оно представляло собой вполне упорядоченное использование экономических преимуществ региона, выходящее за пределы обычного грабежа[225]. Наличие временного промежутка между вторжением и последующим заселением определенной территории, что в 376 году, что в 406, совершенно оправданно. Большой поток вооруженных мигрантов, которых никто не ждал, не может сразу же прийти к согласию и миру с народами, уже населяющими соответствующий пункт назначения.