За воротами крепости я на мгновение остановился и вытер слезы, которые самым бесстыдным образом текли по моим щекам, пока мы шли в темноте. Затем, как мальчишка, я прижался к плечу своего коня и попытался обнять его, прощаясь. Гордец все стерпел.

Придерживаясь задуманного, я провел его в ворота. Даже в столь поздний час так называемые часовые позволили нам беспрепятственно проникнуть внутрь. Я сразу же направился к штабу командира. Мне повезло застать его перед самым уходом. Я представился слугой и солгал адъютанту, чтобы меня к нему пропустили. Я сообщил командиру, что лошадь Невара Бурвиля захромала и ему пришлось сменить ее, чтобы продолжить путь. Затем я добавил, что Невар и его отец, лорд Бурвиль, будут очень признательны командиру, если он попросит полкового ветеринара осмотреть животное и отправит его в Широкую Долину, как только он сможет добраться дотуда без дальнейших повреждений. Как я и предполагал, командир был счастлив оказать эту услугу.

— Все, что угодно, для лорда Бурвиля, — заверил он меня.

Я с серьезным видом поклонился и сказал, что, как только нагоню хозяина, сразу сообщу ему, что его лошадь в надежных руках и будет ждать его, когда он вернется домой.

Возвращаясь в свою комнату, я заглянул в таверну, напился там и заплатил светловолосой шлюхе в три раза больше, чем она обычно брала. Если я и рассчитывал, что мне станет легче, то я ошибся. Я потратил деньги, которые едва мог позволить себе потратить, на то, чтобы узнать, что постельные утехи стали для меня своего рода вызовом. Когда выпуклость чьего-то живота превышает длину его члена, для подобных сношений требуется изобретательность в выборе позиции, а также партнер, готовый тебе помогать. Шлюха вряд ли отвечала этому требованию и делала лишь то, что должна была, чтобы отработать полученные от меня деньги.

— Теперь видишь, — справедливо заявила она, когда я слез с края кровати, где стоял на коленях, — почему мне пришлось попросить с тебя больше. Мне пришлось нелегко. Ты едва не разорвал меня надвое!

Она осталась лежать, где я оставил ее, на краю кровати с задранными до пояса юбками и расставленными ногами. Я тогда еще подумал, что это наименее соблазнительная поза из тех, какие только можно вообразить.

— Я закончил, — резко сообщит я.

— Ясное дело, — язвительно протянула она.

Я оделся и ушел.

Колени у меня болели, когда я возвращался в снятую на ночь комнату. Я не испытал ни малейшего удовольствия от происшедшего. Физическое облегчение было необъяснимым образом смешано с унижением от того, как она ко мне отнеслась. Вместо того чтобы утешиться с женщиной, я окончательно показал себе, как сильно изменилась моя жизнь всего за несколько коротких месяцев.

«Добрый бог не хотел, чтобы здесь селились люди».

Слова этой женщины надолго задержались в моей памяти. Она жила в одном из шести обитаемых строений жалкого поселка в предгорьях. Здесь не было почти ничего, кроме нищеты. Древесные пни усеивали поля за городом. Непрестанный ветер, пропитанный сырой прохладой, напоминал о приближении зимы. Мертвый город был «дорожным городком», временным поселением, наспех возведенным для каторжан и их семей, когда Королевский тракт начал продвигаться дальше на восток.

Когда-то я верил в мечту короля Тровена о широкой дороге, проложенной через равнины и горы к морю, дороге, которая возродит могущество Гернии как морской и торговой державы. Но чем дальше я продвигался на восток, тем труднее мне становилось представлять себе эти замечательные картины.

Назвать хибару, в которой она жила, домом, с моей стороны, было великодушием. Хижина была возведена из крупных камней и плохо очищенных от коры стволов, кривых и куда меньшего обхвата, чем я взял бы для строительства. Щели между кое-как пригнанными бревнами были заткнуты камышом и мхом и залеплены поверх глиной. Я знал, что в пору приближающихся зимних дождей все это быстро размоет. У женщины было трое маленьких детей, но мужа, если он вообще существовал, я так и не увидел.

У меня вышли запасы еды, и я остановился, чтобы что-нибудь прикупить. Меня уже прогнали обитатели двух других домов — они и сами бедствовали, а пользы с моих денег им не было никакой. Соль шутки заключалась в том, что я слишком поздно обнаружил себя отнюдь не таким бедным, как полагал. Когда я перепаковывал свои вещи, перед тем как покинуть Излучину Франнера, я нашел среди рубашек маленький желтый кошелек с пятнадцатью гекторами — внушительной суммой для юной девушки. Когда Ярил успела его туда положить, я не знал. Я дал себе слово правильно распорядиться этими деньгами и вернуть их сестре, как только мы снова встретимся. Лишние средства не помогли мне восстановить утраченное уважение к себе, но дали почувствовать себя увереннее. Часть неожиданного прибытка я потратил на потрепанное седло для ломовой лошади, подходящее Утесу и относительно удобное. После нескольких бесплодных попыток я был вынужден признать, что уздечка и удила Гордеца не годятся для моего нового коня, и обменял их на сбрую для тяжеловоза, несколько ремней, чтобы закрепить седельные сумки, и пару теплых одеял на случай, если мне придется ночевать под открытым небом. На рынке я набил сумки сухарями, копченым мясом, изюмом, чаем и, экономии ради, колбасками, которые делают жители равнин из мяса и фруктов, перемешанных с подслащенным нутряным салом. Еще я купил то, без чего не обойтись в дороге: маленький топорик, вощеные серные спички и полоски кожи, чтобы сделать пращу. Я хотел бы иметь какое-нибудь огнестрельное оружие, но не мог его себе позволить. Приобретенная мной сабля отличалась плохим балансом, клинок ее выщербился от небрежного ухода, но и она была лучше, чем ничего. Когда я выехал из Излучины Франнера, я чувствовал себя прекрасно подготовленным к дальней дороге — насколько это вообще возможно в моем положении.

В ответ дорога почти ничего мне не предложила. Пока она шла вдоль реки, воды хватало. Жара, мухи и скука донимали меня днем, холод и комары — ночью. Утес иноходью шел вперед.

В первый день пути от Излучины Франнера дорога оставалась приличной. Я миновал несколько маленьких деревушек, теснившихся на берегу реки. Казалось, они процветают, кормясь торговлей и с реки, и с дороги. Они были старше разросшихся окраин Излучины Франнера, но в чем-то по-прежнему оставались простецкими пограничными поселками. Все здания были построены из того, что дарила река: камни, отшлифованные текучей водой, известковый раствор с вкраплениями гальки, какую нередко видишь в прибрежном песке, и изредка украшения из древесины. На равнинах и плоскогорьях лес почти не рос, но по реке проплывали плоты из могучих стволов спонда с необжитых земель. Жители этих деревень не могли позволить себе покупать бревна, но вылавливали из реки плавник или обломки таких плотов, а потом использовали их в строительстве домов.

Несмотря на их жалкие корни, эти поселения постепенно превращались в города. Дорога между ними поддерживалась в лучшем состоянии, как и станции для королевских курьеров. Между городами расчищались поля, а камни с них затем использовали для оград. Кусты, пробившиеся в щелях, разрослись в живые изгороди. Большинство пристроек по-прежнему возводилось из кирпичей, но дома — из обработанного камня. Гернийские поселенцы все увереннее держались за степные земли. Эти дома простоят долго.