…Он увидел себя в просторном храме, – огромные необъятные колонны уходят ввысь, к расписанному под небесный свод потолку, повсюду на треногах светильники, наполненные ярко пылающим душистым маслом, в нефритовых чашах курятся благовония. На стенах – звероликие божества: покровитель умерших Анубис с головой шакала, Гор с головой сокола, Скарабей Хепри…[32]

Посередине колонны расступаются, открывая огромную статую – Великий Тот, – Властелин Луны, Исцеляющий, Мудрый, Знающий, Провидящий, – Ведающий Гармонией Мира и Магией Жизни и Смерти…Взор его устремлен вдаль. За его спиной тайный вход в сокровищницу, где среди слитков золота и серебра, россыпей драгоценных камней, дорогих тканей, ювелирных украшений, свезенных со всех сторон света, хранится самое дорогое – Золотые Папирусы Тота, Хранителя Тайн, повествующие о сущности мира и его творений, о Пути человеческом, о законах, которым подчиняется природа, искусство, науки и вся Вселенная.

Все – Бесконечное, Вечное, Неименуемое и Абсолютное, непостижимое человеческим разумом и доступное лишь избранным, прошедшим Путь Великого Посвящения – содержится в Сорока Книгах Тота.

Главный из Семи Верховных Жрецов Тота, – а это был он, – тяжело опустился на малахитовую скамью. Одеяние из тончайшего белоснежного льна, украшенное золотыми и серебряными полосами, знаками Луны и Солнца, небрежно смялось. Умащенное маслами тело жреца, большое и красивое, с породистой мускулистой грудью, широкими плечами, узким тазом и мощными длинными ногами, гладкое и загорелое, устало поникло. Тяжелый золотой венец, с Символами Власти, сдавливал гладко обритую голову, причиняя боль. Веки с длинными ресницами полуопустились; по красивому, крупно вылепленному лицу, медленно разливалась мраморная бледность.

Жрец оперся спиной о прохладную стену, прислонился к ней горячим затылком – от ярких красок настенных росписей рябило в глазах: вереницы тонких девушек в плотно облегающих одеждах несли венки из лотосов; гибкие гимнастки двигались в такт игре на флейтах и арфах; пестрые ибисы – птицы Тота, порхали над процессией… Жрец ясно читал смысл, тщательно скрытый под покровом таинств и имитаций.

Он смотрел на искусно изображенную художником ладью, в которой плыл Ра, украшенную золотыми крылатыми дисками, и думал, что силу и счастье этих божественных существ составляют не изобилие золота, серебра и драгоценных камней, не власть над громом и молнией, а мудрость и знание…Что даже неотъемлемая часть Бога, – Вечность – заключается именно во всеобщем знании той природы, которая сопутствует Вечности. Именно поэтому он и избрал когда-то невероятно трудный Путь служения в храме Тота, дабы обрести познание истины, как единственно возможный способ разделить с Богами их природу.

Он проник в Сердце Ра, познал начало и конец тайных посвящений, он умел складывать слова власти в магические формулы, понимал движение звезд на небе, волшебство чисел и скрытый смысл ритуалов…Отчего же он сидит здесь, без сил, со слабостью в членах, с поникшей головою? Отчего не может прохладными ночами сомкнуть глаз? Отчего изысканные кушанья и сочные фрукты не вызывают у него аппетита? Ведь он молод, красив, занимает могущественное положение, достиг всего, о чем мечтал!..

О, Тот, Владыка Истины, который дал дыхание тому, что здесь, – ответь же, как случилось, что не блистающая молодостью и красотой женщина, случайно увиденная им на церемонии, взглянула на него, разбудив разом все похороненные навеки желания? Ведь он давным-давно одержал над ними победу! Как могло случиться, что она разорвала его изнутри, – неюная жрица Изиды, окропляющая водой позолоченного Быка Аписа,[33]– посмотрев на него? В ее скользящем взгляде он прочитал свой приговор.

Жрец застонал, – боль, разрывающая его виски, была ничто по сравнению с болью, разрывающей на части его сердце. Эта боль постоянно таилась внутри него, то затухая, то разгораясь, не отпуская ни на секунду…сковывая мышцы мучительный желанием сжать тело этой женщины, только ее, – в своих объятиях, задушить ее страстными поцелуями, долгими, как египетская ночь…

О, Боги! Он заскрипел зубами, желваки вздулись на красиво очерченных высоких скулах, между плотно сжатыми веками просочились горькие слезинки, застряв в ресницах. Его жреческий сан, его обеты, его положение, – все, чему он посвятил свою жизнь… все шло прахом. Рассыпалось, рушилось, валилось под откос…Стремительно, неостановимо.

Но и она, Тийна – так звучало ее имя, – она тоже жрица. Ее обеты хоть и не запрещали ей земную плотскую любовь, но связь с ним ей бы не простилась, в силу его необычайно высокого и особого положения. Сохранить же такое в тайне не представлялось возможным ни ей, ни, в особенности, ему. О, Великий Гор, он даже не знает, ответит ли она ему взаимностью, и как заговорить с ней об этом?!

Сехер, Верховный Жрец Тота, великомудрый владыка, предсказывающий ход небесных светил и разливы великого Хапи, исцеляющий паломников со всего Египта, которого вызывали во время недомогания фараона и членов его семьи, – был тяжело болен, и не мог исцелить сам себя. Ибо для его болезни нет лекарства, кажется, и у самих Богов.

Он устало снял тяжелый, украшенный драгоценными камнями золотой венец и обхватил голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону… Благо, никто не смел зайти в святилище, не смел его увидеть, когда он не желал этого.

Тийна утомилась – слишком много блеска, суеты, песнопений, заклинаний, священных ритуалов… Она любила пышные празднества, журчание искусственных прудов, чьи прозрачные воды дарили прохладу и влагу, просторные террасы храма, роскошное цветение и густой аромат деревьев в храмовых садах. Любила смотреть, как изукрашенная золотом и яркими тканями Барка Осириса скользила по зеркальным водам Нила под восторженные крики толпы. Бронзовые тела гребцов взмахивали веслами под все ускоряющийся ритм барабанов, вместе с которым нарастало волнение и возбуждение людей…

Венки из цветов, корзины, наполненные спелыми фруктами, богатые подношения зажиточных египтян и паломников со всего света, устилали пестрым ковром склон к возвышенности, на которую должен был взойти Верховный Жрец Тота, – красавец Сехер. Шатер из легчайшей золотистой ткани колебался от ветерка с реки, гирлянды разноцветных лент свивались с белоснежными соцветиями, украшающими площадку. Ко все нарастающей волне ритма присоединялись голоса жрецов, поющих магические мелодии, свист флейт, учащенное дыхание собравшихся…

Напряжение становилось непереносимым… и в миг, когда оно, казалось, достигло апогея, – раздался восторженный многоголосный вопль, разрядив атмосферу, подобно сверкнувшей молнии и оглушительному раскату грома. Так невыносимый зной и нависшее тучами небо разряжается грозой и освежающим ливнем, от которого, как от живой воды, расцветает застывшее в предсмертной истоме все земное, движущееся и не движущееся, цветущее, растущее, летающее и ползающее…