Уэкленд уже открывал тяжелые двери. Роджер, едва сдерживавший тошноту, махал своим камзолом, нагоняя в часовню свежий воздух.

– Это все ты виноват, Стикуорт, осел! – кричал Уэкленд. – Плохо набальзамировал! Тебе даже труп доверить нельзя!

– Изабелла, покойся, моя дорогая, покойся с миром, – причитала герцогиня, двинувшись вперед словно в трансе. – Я снова обрету твое добрейшее сердце. Наши сердца будут жить вместе. – Она откинула ткань, взяла одну из неповрежденных урн и прижала к груди. Потом поцеловала ее, бормоча:

Жить двум сердцам в одной груди,

В одно не сочетаясь…

Не знаешь жалости, любовь,

Коль грудь нам так терзаешь.

Прижавшись щекой к урне, герцогиня разрыдалась.

Пока она читала стихи, Уиппингем подошел к растерявшемуся герцогу, схватил его за пышный галстук из черных кружев и повернул к жене:

– Ты что, не понимаешь, какого свалял дурака, расфуфыренный и напомаженный фат! – Он указал на герцогиню. – Посмотри на свою жену! И посмотри на себя, обабившийся сибарит. Да какая женщина вышла бы за такого паяца, как ты, если бы не собиралась надувать его во всех смыслах этого слова! Ты хоть понимаешь, в какое посмешище превратил себя? – Изумленный герцог молча слушал, потом пожал плечами на галльский манер. – Мне по слогам тебе объяснить, жирный французский осел? – рявкнул Уиппингем. – Твоя жена и эта шотландка – они были трибадами, милорд герцог. Лесбиянками. Как хочешь назови. Они были любовницами, приятель.

– Сам ты осел. И грязный осел к тому же. – Герцог оттолкнул Уиппингема. – Думаешь, я не знал? Я люблю свою жену и хочу, чтобы она была счастлива. И тебя это не касается, жалкая дворняга. – Он надвигался на Уиппингема. – Жена рассказала мне, как ты пытался изнасиловать Изабеллу. А еще хотел оскорбить меня своей тирадой! – Уиппингем сделал шаг вперед, но герцог, покачиваясь, продолжал наступать, отталкивая обидчика пальцами, унизанными тяжелыми перстнями. – Я не буду кричать всему миру, как ты унижаешь свою жену, обманывая ее со всеми служанками и судомойками, какие есть в этом городе. И где теперь Люси? Она бросила тебя, потому что ты развратен и мерзок. Или ты убил ее в припадке ревности, а тело бросил в Сену? Моя жена любила Изабеллу. Я рад, что моя жена, которую я очень люблю, хотя бы ненадолго обрела такое счастье. А теперь убирайся с дороги. – И герцог ударом кулака свалил Уиппингема с ног.

– Полегче, старина. – Стикуорт удержал герцога от нового удара. – Лежачего не бьют.

В этот момент с грохотом упала и забилась в конвульсиях Пайп.

– О Господи! – завопил Роджер. – У Пайп припадок.

Лорд Уиппингем с расквашенным носом на четвереньках пробирался к двери.

Стикуорт схватил молитвенник и сунул его между зубами Пайп.

Своей нетвердой походкой герцог направился по проходу к жене и остановился рядом с графиней.

– Полагаю, вы нашли свою расписку, мадам? Вчера я сам спрятал ее в комнате вашей служанки.

Графиня недоуменно улыбнулась. А какое отношение к этой расписке имеет герцог де Шарм? Она почла за лучшее не расспрашивать его и молча смотрела, как он выводит из часовни плачущую жену.

– Confiteor deo. – Уводимая стражниками леди Прюд публично каялась. – Peccavi nimis cogitatione, verbo et opera, – голосила она, ударяя себя в грудь кулаками скованных рук. – Меа culpa, mea culpa, mea maxima culpa.[113]

Мадемуазель Смит поднялась, созерцая царивший хаос. Затем начала нараспев декламировать высоким печальным голосом:

– Жила-была одна шотландка – поэтесса и затейница, столь же умная, сколь и пленительная, столь же прекрасная, сколь и розовая…

– Господи, мадам, ни за что не поверила бы, что такое возможно. – Положив ноги на стол, Элпью чинила свое старое, видавшее виды перо. – Прямо бенефис в театре «Друри-Лейн».

– Знаешь, Элпью, если бы драматург вставил такую сцену в свою пьесу, публика решила бы, что он сошел с ума, и, подобно несчастному великому барду Натаниэлю Ли, его немедленно отправили бы в Бедлам. – Графиня сидела у окна в комнате Элпью, раскладывая рядом на стуле детали своей маски, чтобы собрать и склеить ее. – Мне так жалко бедную маленькую герцогиню. Никогда не видела более грустной сцены.

– А каков Уиппингем? Ну и свинья! – Элпью бросила ножичек и перо. – Это не годится, придется пойти купить новое.

– Никогда он мне не нравился, – заметила графиня. – Судя по припадку Пайп, она одна из его любовниц. Интересно, он и впрямь разделался с Люси?

– Зачем ему… у него и так было все, что он пожелает. Вряд ли Люси мешала ему наслаждаться жизнью.

– И как во все это вписывается девица Смит? Не представляю, зачем она встала и начала молоть всю эту чушь.

– Я вернусь через десять минут. – Элпью направилась к двери. – Еще куплю хлеба и немного пива.

– И вкусного французского сыра. – Графиня огляделась. – Элпью, дорогая, а где кастрюля с клеем?

– В шкафу. – Элпью вышла на лестницу. – Мистеру и миссис Кью понравилась бы эта история, только как переслать ее, чтобы не перехватили шпионы его величества, ума не приложу. – Она закрыла дверь.

Графиня услышала, как Элпью сбежала вниз по лестнице и выскочила на улицу. Отобрав последнее украшение, леди Анастасия подошла к гардеробу и открыла дверцу. И вскрикнула от неожиданности, потому что откуда-то из-за плаща Элпью и ее ночной сорочки навстречу графине вывалилась в облаке винных паров Люси Уиппингем.

– Вы правы, мой муж – свинья, – невнятно пробормотала леди Уиппингем, выбираясь из шкафа и икая. – Я рада, что вы это понимаете. Нет ли у вас чего-нибудь выпить, а? Я бы уговорила стаканчик.

– Почему вы прячетесь в гардеробе Элпью? – Графиня отдувалась, оправляясь от шока. – Давно ли вы здесь находитесь?

– Значит, на похоронах этот негодяй показал себя во всей красе, да? – Люси плюхнулась в кресло графини. – Самое время. У вас что, правда нечего выпить?

– Зачем вы здесь, леди Уиппингем? – Графиня наклонилась над ней с угрожающим, как ей казалось, видом. – Все думают, что вы мертвы.

– Отлично. Я и хотела, чтобы так думали. – Люси рассмеялась. – Я надеялась, что обвинят моего мужа или этого ублюдка Стикуорта.

– Что за причуда, леди Уиппингем! Зачем вам это понадобилось?

– Стикуорт убил эту девчонку Браун, ясно как божий день. И я подумала, что в моем исчезновении заподозрят его.

– И куда же вы уехали? – Графиню все это очень удивило, но она не хотела, чтобы Люси заметила ее изумление. – Я видела, как вы тащили вниз сумку. Мертвые обычно не берут с собой вещи.