пар, а напротив сидел Баэль. В нос ударил знакомый запах шанилы. Оказывается, не только я жил прошлым.

– Об этой девочке ты мне писал?

– Да, ее зовут Элиза.

– Ее мастерство и правда не уступает твоему?

– Да. Разве ты не слышал, когда подошел к дому? Это она играла.

Я чуть не подскочил от удивления.

– Подожди, так это был не ты?

– Не я.

Мне стало совестно: из-за моего появления девочке пришлось прервать урок.

Баэль улыбнулся, внимательно наблюдая за мной.

– Твоя семья все еще купается в деньгах?

– Почему ты вдруг решил спросить?

– Я собираюсь отправить эту девочку в Эден. Хотел попросить тебя присмотреть за ней.

– На учебу?

Баэль кивнул и посмотрел во двор, где сидела на качелях Элиза. Взгляд его потеплел.

– Если она останется здесь, ее талант погибнет. Грустно, конечно, что я не смогу наблюдать за ее становлением, но и оставить Элизу здесь будет преступлением.

– Тогда, может быть, ты приедешь вместе с ней? Думаю, моя семья вполне осилит расходы еще на одного человека. – Шуткой я попытался скрыть надежду, затрепетавшую в душе.

На эту фразу ушел весь запас моей храбрости, но Баэль, не раздумывая, покачал головой.

– Мне нравится здесь. Я выращиваю шанилу и продаю местным. Они очень любят чай с этой травой.

– Значит, занимаешься разведением шанилы… Как-то не верится.

– Знаешь, мне тоже.

Мы рассмеялись в один голос, затем я вновь заговорил:

– Ледяного леса больше нет, тебя нет, и совершенной музыки тоже.

Баэль опустил чашку, и черты его лица исказились, когда он ответил:

– Если честно, я плохо помню тот день.

Я хотел спросить, что он имеет в виду, но его пронзительный взгляд остановил меня.

– Только спустя время я наконец-то осознал: мы до сих пор несем в себе последствия того, что случилось в Ледяном лесу. Но это не значит, что совершенной музыки больше нет.

Интересно, что он хотел этим сказать? Баэль, будто прочитав мои мысли, указал пальцем куда-то в угол. Я посмотрел туда и тихо вскрикнул: на стуле, окутанная серебристым сиянием, лежала Аврора, которую я каким-то образом не заметил.

– Однажды в Эден приедет гениальная девочка с пепельной скрипкой за спиной. Ее музыка затуманит разум, возможно, многих сведет с ума. Люди будут говорить, что не понимают ее музыку, что не могут услышать ничего, но девочка не станет тревожиться из-за этого. Ведь у нее уже есть истинный ценитель – она сама. Так что у этой истории будет хороший конец.

Я не знал, что сказать. Перед глазами снова замелькали отрывки из прошлого, слезы снова грозили брызнуть из глаз. Тишина давила на уши, и я осторожно поинтересовался дрожащим голосом:

– Местные дети не хотят играть на фортепиано? Думаю, что вполне могу их обучать.

– Надеешься занять мое место? – прищурился Баэль. – Нет, ты должен выступать на сцене Канон-холла, срывать овации. Работа учителя не для тебя.

На моих губах расцвела горькая улыбка.

– Я тоже больше не играю. Работаю переписчиком.

– Что? Переписчиком? – Глаза Баэля расширились от удивления.

Я кивнул, избегая его взгляда. Наверное, мне не стоило упоминать об этом. Баэль замолчал, подбирая слова, с силой сжимая и разжимая ладонь. Наконец с его губ слетел вопрос, который я не ожидал услышать:

– Скажи, а ты все еще надеешься стать…

– Да, я никогда не откажусь от этой мечты.

Баэль смотрел на меня сияющими глазами, крепко сжав губы. Я больше не отводил взгляд, чувствуя, как два темных омута затягивают меня с головой.

К счастью, прежде чем молчание между нами стало неловким, раздался скрип двери и в проеме появилось милое детское лицо. Девочка что-то спросила у Баэля, внимательно глядя на меня. Он ласково ей ответил, на ее лице снова отразилось недовольство. Я тут же встал из-за стола.

– Наверное, я пойду.

– Уже? Почему так скоро?

– Мне кажется, маленькой скрипачке пришлось не по душе мое появление.

– Она думает, ты приехал, чтобы забрать меня обратно.

– Ну, в какой-то степени она права.

Баэль поднялся вслед за мной, но я подошел к Элизе. Девочка с вызовом посмотрела мне в глаза, и я присел, чтобы лучше ее видеть.

– Привет. – Я протянул руку. – Не волнуйся, я ухожу, но когда-нибудь мы снова встретимся.

Она смотрела на меня своими темными глазенками, как будто даже не моргая, но руку не пожала. Я наклонился еще ближе и прошептал, хотя прекрасно понимал, что девочка не поймет ни слова:

– Когда этот день настанет, прошу, уговори своего учителя поехать с тобой. Уверен, он не сможет отказать, когда увидит твой молящий взгляд. Договорились?

Девочка, с изумлением разглядывавшая мое лицо, ничего не ответила. Я поднялся и, обернувшись, посмотрел на Баэля. Элиза тут же подбежала к нему и крепко схватила за руку. Я прощался с Антонио глазами, а он как будто раздумывал, остановить меня или нет. Не дожидаясь его решения, я покинул хижину.

«Рад, что ты не один», – промелькнуло в голове, пока я все дальше и дальше уходил от дома. Прощание далось мне на удивление легко.

Калитка осталась в сотне шагов, когда меня настиг чистейший голос скрипки. От удивления я замер на месте, боясь сделать вдох. Воздух наполнила нежная мелодия. Тихо, несмело я обернулся и бросил взгляд на маленькую хижину. Сначала мне показалось, что снова играет девочка, но знакомая мелодия тут же дала понять, что я ошибся.

«Тебе очень подходит эта мелодия».

В тот осенний день мы, еще юноши, смотрели на Канон-холл с холма, укрытого белым покрывалом. Я вспомнил, как беззаботно улыбался Антонио, сидя рядом со мной. В тот день, пусть ненадолго, мы смогли позабыть все наши ссоры и чувствовали себя свободными и счастливыми.

Горячие слезы обожгли щеки. Я поскорее вытер их и направился к деревне. Вслед мне летели переливы скрипки, постепенно затихая. Впервые за десять лет я слышал его игру, но не испытывал грусти. Его музыка будет жить внутри меня, в моем сердце. Всегда. Вечно.

Даже когда меня не станет, в его музыке будет звучать моя мечта стать его истинным ценителем.

Конец

Нельзя забывать еще одного человека. Возможно, многим его имя не скажет ничего, но в год расцвета таланта Баэля, в тысяча шестьсот двадцать восьмом, он заставил говорить о себе. Представитель одного из знатных родов Эдена – Морфе, он был, безусловно, выдающимся пианистом. Отец отправил его, младшего из трех сыновей, учиться в консерваторию, поскольку не собирался передавать ему свои дела. Любопытно, что такое решение Морфе-старший принял потому, что в их роду не было ни одного музыканта. К счастью, оказалось,