Иэясу предпринял ещё одну попытку заманить Кагэкацу в Киото — его эмиссары отправились в Айдзу с требованием подписать клятву в верности их господину и незамедлительно прибыть в столицу. Кагэкацу проявил непочтительное высокомерие и открытую враждебность. Его ответом стал твёрдый отказ без каких-либо оправданий и извинений.

Услышав эти вести, Тятя прониклась к Кагэкацу живейшей благодарностью, которую, разумеется, никто не смог прочесть на её бесстрастном лице. Она хранила внешнее спокойствие, а внутри у неё всё пело и ликовало при мысли о том, что настанет день, когда Иэясу, чьё поведение становится всё более вызывающим, будет повержен отважными воинами, такими как Кагэкацу, верными дому Тоётоми и презирающими клан Токугава.

Во второй день шестой луны Иэясу дал своим полководцам приказ о выступлении в поход. Боевая тревога и воинские сборы повергли Осаку и призамковые посады в суматоху. В главных покоях тэнсю каждый день проходили военные советы. Пятнадцатого числа Иэясу испросил у Хидэёри аудиенцию, на которой должна была присутствовать и Тятя. До того дня Иэясу и словом не обмолвился при ней о назревающей войне с Кагэкацу, но на этот раз торжественно объявил о своём броске в Айдзу.

— Теперь мы с вами долго не увидимся, молодой господин. Я иду войной на дальние северные земли, — сказал он Хидэёри.

Восьмилетний мальчик внимательно слушал.

— Печально слышать об этом. Когда вы отбываете? — осведомилась Тятя, от души надеясь на то, что войско Иэясу будет разбито и она никогда больше не увидит его в Осаке.

— Завтра. Берегите себя и молодого господина в моё отсутствие — предатели только и ждут удобного случая, чтобы затеять мятеж против… дома тайко, — произнёс Иэясу, полоснув по Тяте таким ледяным взглядом, что она вздрогнула, и вдруг зловеще расхохотался.

На следующий день он действительно покинул Осакский замок. Авангард его войска миновал главные врата на рассвете, воины всё шли и шли, замыкающие ряды исчезли за крепостной стеной лишь к часу Овна[116]. Всё это время замок трясло в боевой горячке, ржали лошади, скрипели подпруги, бряцало оружие, весь этот тревожный шум волнами докатывался до Тятиных покоев, находившихся довольно далеко от тэнсю. Любопытствующие слуги и придворные дамы из её окружения вышли к воротам на проводы армии, но Тятя осталась, заперлась с сыном в своей резиденции. Когда прислужница явилась к ней с сообщением о том, что его превосходительство Токугава с войском покинул наконец Осаку, Тятя высоко подняла голову.

— Тот, кто ступил сегодня за крепостную стену, никогда не вернётся — Хидэёри этого не допустит! — воскликнула она и заглянула в глаза сыну, словно искала подтверждения. Тут ей вспомнился неприятный смех Иэясу, и в сознание закралась пугающая мысль: а ведь он наверняка подготовился к тому, что сторонники Хидэёри воспользуются его отсутствием, чтобы собрать армию и поднять оружие против него. Одно за другим в памяти стали возникать лица из жалкой горстки даймё, которые не отреклись от своих обязательств по отношению к дому Тоётоми и остались верны наследнику тайко. Что ж, если Иэясу ожидает восстания союзников Хидэёри, она, Тятя, постарается его не разочаровать!

Иэясу в тот же день вошёл в Фусими, назначил полководца Мототаду Тории комендантом крепости и восемнадцатого числа продолжил путь на север.

Весть о том, что Иэясу не поленился оставить военный пост в Фусими, что само по себе означало введение чрезвычайного положения, была незамедлительно передана Тяте и привела её в ярость. Почему Иэясу не принял никаких мер безопасности в Осаке, но решил усилить охрану Фусими? По всему выходило, что он действительно предвидел то, что может произойти в его отсутствие.

Начиная с двадцатого дня шестой луны опустевший было Осакский замок снова стал заполняться воинами. Тятя делала вид, что ничего не замечает, хотя прекрасно понимала: сторонники Хидэёри приступили к осуществлению своих замыслов. Ей донесли о прибытии Гэнъи Маэды, Нагамори Масуды, Масаиэ Нацуки…

Самураи, собравшиеся в Осаке, втихомолку обсуждали передвижения войск и пересчитывали возможных союзников: Ёсицугу Отани вроде бы покинул свою вотчину и отправился в Саваяму, на земли Мицунари Исиды; Тэрумото Мори созывает вассалов, он, стало быть, тоже на стороне Хидэёри… Не успел Иэясу выступить на север, как все даймё, до сих пор тихо сидевшие по своим крепостям, зашевелились, подняли головы, одновременно приступили к действиям.

В середине седьмого месяца много шуму наделало самоубийство супруги Тадаоки Хосокавы. Князь Хосокава вместе с Иэясу выступил в поход на Айдзу, поручив жене охрану своего замка. Жену его между тем призвали в Осаку — она должна была стать залогом мужниной верности Иэясу. Женщина отказалась подчиниться, выбрав смерть.

В тот самый день, когда об этом стало известно, в Осакский замок вступил Тэрумото Мори с войском, изгнал Цунамасу Сано, которого Иэясу оставил на страже западного крыла, и занял его место. Как будто прибытие Тэрумото стало долгожданным сигналом атаки, незамедлительно был обнародован указ, подписанный пятью собравшимися в Осаке наместниками. Все пятеро объявляли Иэясу изменником, тринадцать раз преступившим посмертную волю тайко. Кроме того, Тэрумото Мори, Хидэиэ Укита и другие влиятельные полководцы разослали даймё петицию, призывавшую объединить силы в поддержку Хидэёри.

В Осакском замке установилось чрезвычайное положение. Тятя без передышки принимала воинов и полководцев, просивших аудиенции у наследника дома Тоётоми. Украдкой наблюдая за сыном, который в столь юном возрасте отважно смотрел в лицо воинам и не отводил глаз до тех пор, пока взрослые мужчины, закалённые в сражениях, не сгибались перед ним в нижайшем поклоне, она замирала от пронзительной радости: в мальчике воплотились лучшие качества высокородных предков. Глядя на овальное личико, в чертах которого уже сквозила твёрдость и воинственность духа, Тятя видела живой портрет своего покойного отца. Бледность кожи и разлёт бровей, готовых в любой момент гневно сойтись на переносице, говорили о том, что в жилах ребёнка течёт кровь Ода, но спокойное достоинство, с которым он держался на людях, всё же выдавало в нём потомка Асаи.

Однажды Тятя снова услышала о Такацугу Кёгоку. Нагамори Масуда сообщил ей о том, что намерен послать к нему гонца с предложением присоединиться к стану Тоётоми. Известить об этом Тятю, с точки зрения Масуды, было делом вполне естественным — ведь Такацугу Кёгоку приходился ей шурином.

— Передайте правителю Оцу мои наилучшие пожелания, — безмятежно кивнула Тятя, хотя в тот миг волна забытых чувств затопила её сердце. Она ничуть не сомневалась, что, даже если бы Такацугу не был мужем Охацу, он по первому зову примчался бы на помощь ей и Хидэёри. Думая о том, что воин, который когда-то очень давно, в юности, владел всеми её помыслами, и ныне готов отдать за неё свою жизнь, она преисполнялась глубокого волнения. Твёрдо зная, что у неё в союзниках будет Такацугу Кёгоку, хозяин замка Оцу, Тятя чувствовала себя в полной безопасности. Один Такацугу стоил в её глазах десяти тысяч воинов.