— …и ни один щупач или мастер-корабел не сумеет отличить меня от простого матроса, — подытожил Крейн. — Это возможно, я вас уверяю.

— Но опасно? — спросил крылан, настороженно глядя на капитана.

— Скажем так, рискованно, — с неохотой признался тот. — Если нить случайно оборвется, «Невеста» выйдет из-под контроля и немедленно переродится в кархадона. Это, как вы сами понимаете, необратимо. — Он оглядел своих помощников и прибавил тем спокойным и веселым тоном, от которого обычно у всех сразу прибавлялось уверенности: — Но мы с нею встретились не вчера, да и продлится наш спектакль не больше двух-трех дней. Всё будет в порядке!

Умберто заметил, как Джа-Джинни и Эсме обменялись усмешками, как будто поняли что-то, оставшееся для остальных тайной.

— Осталось последнее, — сказал Крейн. — Я хочу, чтобы на время стоянки в порту моё место занял Хаген.

— Я? — ахнул оборотень. — Но почему?!..

— Да, почему? — присоединился крылан, искоса взглянув на Умберто. Помощник капитана каким-то чудом сумел удержать на лице спокойное, лишь самую малость удивленное выражение, но на самом деле в его душе поднялась буря. Без сомнения, кто-то должен был сыграть Марко Эсте, но разве Хаген подходил на эту роль лучше, чем он сам? «Конечно, Кристобаль… — подумал Умберто. — Ты выбрал магуса-собрата, а не матроса-выскочку. Вот чего стоит твое доверие!»

— Вообще-то на эту роль лучше всех подходишь ты, Джа-Джинни, — с усмешкой проговорил Феникс, — но Марко Эсте не может быть крыланом, сам понимаешь. Мне нужен тот, кто умеет меняться, потому что для торговца это качество весьма ценно. Кто знает, что произойдет в порту? Вот поэтому я прошу тебя, Хаген, оказать нам всем услугу. Согласен?

— Конечно… — пробормотал оборотень, всё ещё растерянный. — Но я не уверен, что справлюсь. Ведь одной внешностью дело не ограничится, так?

— Разумеется! — Крейн добродушно рассмеялся. — Ты на несколько дней станешь настоящим капитаном, со всеми причитающимися полномочиями. Сможешь наблюдать за нами, приказывать нам. «Невеста» будет почти твоей: ты не сможешь полностью чувствовать команду, но большинство навигаторов этого тоже не могут — их же молнией не било! Впрочем, про молнию я зря вспомнил… Ну ладно. Хочешь попробовать прямо сейчас?

И пересмешник доказал, что в любом матросе «Невесты ветра» кроется сумасшедшинка — он кивнул. Крейн небрежно взмахнул рукой, и за этим простым жестом последовало повторение утренней джейги по волнам: фрегат опять повело, даже сильней, чем раньше. Карты и бумаги посыпались со стола, а на ногах сумел устоять только Джа-Джинни; он же поймал испуганно вскрикнувшую Эсме. Умберто упал навзничь, заработав ещё одну шишку на затылке. Выругавшись, он сел и увидел Хагена: оборотень медленно сползал по стене, взгляд у него был пустой, стеклянный, а лицо неприятно поплыло, словно восковая маска, которую забыли у огня.

— Сосредоточься! — крикнул Крейн, по-прежнему сидевший у стола. Воцарившийся в каюте бедлам магуса, по всей видимости, только позабавил. — Это нетрудно, ты просто соберись! Ну же!

Хаген издал странный звук — не то вздох, не то всхлип — и спрятал изуродованное лицо в ладонях. «Невеста ветра» продолжала кружиться, да к тому же все они вдруг почувствовали то, о чем недавно говорила Эсме: безграничное одиночество. Казалось, будто палуба ушла из-под ног, а на её место пришла бездна, где обитать могли только чудовища…

Паутина дрожит, паук приближается.

— Кристобаль, хватит! — заорал Умберто. — Ты сошел с ума!

Крейн повернул голову, и его взгляд вдруг оказался взглядом Феникса — огненным, жгучим. «Кто из нас сошел с ума? — спросили пламенеющие очи. — Я или всё-таки ты, замахнувшийся на то, что тебе не принадлежит?»

Умберто зажмурился.

…Когда это началось — при первой встрече? Позже? Нет смысла выяснять. Просто однажды он превратился в сломанный компас, чья обезумевшая стрелка была обречена метаться между севером и югом. На севере всё было просто — он мог послать к морской матери кого угодно и не задумывался о том, что случится завтра, а вот на юге всякий раз при появлении Эсме его настигала волна одуряющего жара. Если же им удавалось случайно коснуться друг друга рукавами, то он и вовсе сходил с ума от всепоглощающей радости, которую не смел назвать любовью…

— Я сейчас, я сейчас… — бормотал Хаген, раскачиваясь из стороны в сторону и по-прежнему закрывая лицо руками. — Вот… уже почти… почти понял!

Вращение «Невесты ветра» замедлилось, и Умберто внезапно осознал, что длилось оно не так уж долго — матросы в кубрике, наверное, не успели даже рассердиться как следует. Они же знали, что с Крейном не пропадешь, они верили! Его губы искривила горькая усмешка, гибкой плетью-муреной хлестнула мысль: «А ведь я тебя совсем не знаю, Кристобаль!» И было ещё что-то — какая-то скрытая истина, некий узел, который следовало сначала отыскать и только потом развязывать.

— Вот… — Оборотень опустил руки, на его лице расцветала блаженная улыбка. — Получилось…

Эсме ахнула, ошеломленно прикрыла рот ладонью, Джа-Джинни нахмурился, а Умберто еле сдержался, чтобы не расхохотаться: пересмешник превратился в Крейна. Должно быть, он сделал это неосознанно, потому что очень удивился, завидев их лица, и лишь потом сообразил, что произошло. Было непривычно и странно видеть знакомые черты, принявшие совершенно новое выражение — изумленное, растерянное, слегка сердитое.

— Вот и славно, что получилось. — В голосе настоящего Крейна лязгнул металл. Феникс не стал взмахивать рукой, чтобы вновь вернуть себе «Невесту ветра», но все они ощутили перемену. — Сегодня этим и ограничимся, хорошего понемногу. Что ж, друзья, если вы больше ни о чем не хотите меня спросить…

… — У тебя лицо как у обиженного ребенка, — заметил Джа-Джинни, когда они вышли из каюты капитана. Умберто вздрогнул, не сразу сообразив, что крылан обращается вовсе не к нему, а к Хагену. — Не переживай, ещё наиграешься. Ты только не переусердствуй!

Оборотень пожал плечами и ничего не ответил.

«На берегу напьюсь, — подумал Умберто. — В первом попавшемся кабаке!»

Потянулись долгие дни. «Невеста ветра» больше не кружилась и вела себя смирно, но всё же помощник капитана безошибочно чувствовал, когда Крейн передавал управление фрегатом Хагену. Он становился раздражительным, ощущал страстное желание подраться, а потому бросал всё и уходил к себе в каюту. В один из вечеров он вспомнил о своих обязанностях первого помощника и, собрав матросов, рассказал им о предстоящем спектакле на имперской сцене всё, что можно было рассказать. Итог получился весьма любопытный и неожиданный: никто не рассердился и не испугался, а вместо ругательств зазвучали шутливые пожелания удачи. К Хагену уже успели привыкнуть, и больше никого не пугала его привычка в задумчивости менять не только выражение лица, но и черты. А вера моряков в своего капитана была безграничной, и Умберто даже стало немного завидно: он-то эту веру почти утратил, и всё из-за Эсме.