сделать один, весьма важный, вывод: отношения между словами в языке более абстрактны по сравнению с реальными отношениями, существующими между различными вещами. Языковые отношения обладают огромной инклюзивной способностью, т.е. они могут включать в себя, покрывать собой огромное количество самых различных жизненных отношений.

Человек может вступать в самые различные отношения с другими людьми и предметами окружающего его мира. Он может вступать в брачные отношения, завязать торговые отношения, может стать владельцем имущества, получить какие-либо права, стать членом партии, организации, сберкассы, акционерного общества, заключить с кем-либо договор, стать должником кого-нибудь. Все эти типы отношений могут быть описаны одним и тем же языковым способом, например, он стал мужем, коммерсантом, владельцем имущества, членом партии, должником кого-либо и т.д.

Иначе и быть не может. Если бы в языке каждый раз выражалась специфика различных отношений между вещами, то язык был бы настолько перегружен различными деталями, что перестал бы быть удобным средством общения. Поэтому отношения между словами должны быть более абстрактными, более общими. Реальное качественное различие в них часто или стирается, или выступает в каком-то крайне обобщенном виде.

Дело в том, что свойства самих предметов никогда не определяют отношений между словами языка во всей их совокупности. Часто в роли такого определителя выступает лишь одно свойство и притом самое второстепенное. Например, такое локальное отношение, как местонахождение одного предмета внутри другого предмета, определяется только размерами вмещающего предмета и ничем другим.

Если некоторые русские лингвисты говорили о чрезвычайной абстрактности грамматических отношений и даже были попытки сравнивать грамматику с геометрией, то все это не так уж далеко от истины. Наши лингвисты и философы активно борются против какой бы то ни было абстракции отношений, но эта критика часто бьет мимо цели по причине своей крайней абстрактности. Так, например, П.Н. Денисов утверждает, что

«материальное воплощение отношений в реально соотносящихся предметах – не пассивное приложение к абстрактной структуре языка, а один из конституирующих ее факторов»[373].

Однако здесь довольно трудно понять, как все это происходит. Различные лексические отношения в гораздо большей степени обнаруживают зависимость лексических отношений от значений слов, ср., например, семантическое поле времени, в которое входят слова типа поздно, скоро, час, предосторожность, сегодня, вчера и т.д.

«Элементы, имеющие между собой что-либо общее, ассоциируются в понятии так, что из них образуются группы, внутри которых обнаруживаются разнообразные отношения. Так, слово обучать вызывает в сознании множество других слов (обучение, поучение и др.). Эти соотношения совершенно другого рода. Они не опираются на протяженность; их место в мозгу»[374].

Приходится отметить, что в самой трактовке категорий вещь, свойство, отношение в их преломлении в языке имеются большие недостатки. Многие наши лингвисты и философы справедливо критикуют структуралистов за то, что последние абсолютизируют отношения, превращают их в нечто не зависимое от вещей. В то же самое время критики механистически отождествляют отношения вещей с отношениями между словами, забывая об их специфике. Эти отношения не только более абстрактны, но сама их абстрактность не находится на одном и том же уровне.

Проблема отношений – сложный вопрос. Она требует более творческого подхода и более тщательной детализации.

О праязыке

Гипотеза о возможности происхождения группы родственных языков от одного языка-предка, из одного источника возникла еще в прошлом веке Еще задолго до ее появления было замечено, что в некоторых индоевропейских языках, практически исключающих какое-либо взаимное понимание их носителей, иногда встречаются сходные слова, ср. рус. брат, нем. Bruder, перс, birädär, гр. φρατηρ ʽчлен фратрииʼ (перв. брат), лат. frater ʽбратʼ; гр. νεος ʽновыйʼ, лат. novus, рус. ʽновыйʼ, тадж. nav, др.-инд. navaḥ; гр. πεντε, рус. пять, перс, pänӡ и т.д. Позднее было обращено внимание на звуковое сходство некоторых формативов, ср. рус. несут из nesonti, лат. ferunt ʽнесутʼ, др.-гр. дор. φεροντι ʽони несутʼ, др.-в.-нем. nimand ʽони берутʼ и т.д.

Эти отдельные наблюдения, вначале отрывочные и разрозненные, но постепенно накопляемые, вызвали предположение – не происходят ли все эти языки, в которых встречаются сходства, от общего языка предка. Если дело обстоит именно так, то возникает задача восстановить и реконструировать этот язык.

Праязыковая гипотеза оказала огромное влияние на развитие сравнительно-исторических исследований. Реконструкция праязыковых форм выдвигалась на первый план и составляла в середине XIX в. основное содержание и конечную цель сравнительно-исторических исследований. Начиная с А. Шлейхера, многие лингвисты видели важнейшую задачу сравнительно-исторических исследований в восстановлении праязыков отдельных языковых семей.

Эта работа, направленная на восстановление индоевропейского праязыка, а также праязыков других семей родственных языков не прошла даром.

В результате интенсивных этимологических изысканий в индоевропейских языках было обнаружено значительное количество материально родственных слов и форм. Был восстановлен вокализм и консонантизм индоевропейского праязыка, а также система склонения и спряжения. Были выявлены некоторые наиболее древние особенности синтаксиса индоевропейских языков.

Немаловажным достижением явилось создание подлинно научных методов изучения истории языков. Применение этих методов к другим языкам привело к открытию новых семей родственных языков – угро-финской, тюркской, семитской и т.д. и установлению общих контуров их праязыков.

Установление групп родственных языков и определение их праязыков представляет великое открытие в области языкознания, которое с полным правом можно было бы сравнить с такими великими завоеваниями человечества, как изобретение колеса, паровой машины, электрического двигателя и двигателя внутреннего сгорания, изобретение радио, проникновение в структуру атома и т.д.

Дальнейшее развитие идеи о возможности происхождения групп родственных языков из одного источника, шло в основном по двум направлениям. С одной стороны, наметился известный протест против слишком упрощенного понимания самого праязыка и процессов его распада. Показательной в этом отношении является волновая теория Йоганна Шмидта. По мнению Шмидта, никаких достаточно четких и определенных границ между европейскими языками первоначально не существовало. Каждый отдельный индоевропейский язык можно рассматривать по отношению к другому как переходный язык, и все индоевропейские языки связаны между собою сетью переходных явлений. Географически ближе расположенные друг к другу языки больше имеют между собой сходств, чем языки, далеко отстоящие. Пытаясь объяснить явление лингвистической непрерывности, Шмидт исходил из предположения о возможности распространения инноваций из единого центра.

Эти инновации при распространении охватывают прежде всего географически близко расположенные языки и по мере отдаления от центра постепенно прекращаются, напоминая волны от брошенного в воду камня. Идеи Й. Шмидта получили дальнейшее развитие в новом направлении «ареальная лингвистика». Постепенно стало укрепляться представление о праязыке как совокупности близкородственных диалектов.

Немалую роль в уточнении понимания процессов распада праязыка сыграла теория субстрата (Г. Асколи, З. Файст, Ю. Покорный и