Позже, летом, в лесу случился еще один пожар. Он возник на территории возобновленной было стройки, и огонь быстро распространился вокруг. Это было жаркое лето, деревья легко загорались. Пилот пожарного вертолета рассказывает, что видел, как по недостроенному дому мечутся люди и почему-то не могут выйти. Ему не верят, ведь ни спасатели, ни волонтеры никого не нашли в том доме. Зато администрация города убедилась, что строить на этом месте – себе дороже. Недострой быстренько снесли и насадили деревьев.

Отец сдержал обещание и осенью подарил Дине охотничьего щенка. Сказал, что двух она не заслужила, потому что плохо себя вела. Вдвоем они натаскивают щенка на птицу, им не терпится успеть к будущему охотничьему сезону.

Лысый проболел недолго и все лето потом хвастался, как ему удалось отбиться от маньяка. Светка вроде пришла в себя. Дина увидела ее только осенью, бледную и осунувшуюся, но постепенно подруга стала выглядеть и вести себя как обычно. Учителя ее жалели, директриса предлагала перейти в экстернат, но Светка не захотела.

Еленпетровна часто заходит к бабке Пушистика поболтать о потустороннем. Пушистик мотает на ус и пересказывает ребятам, чтобы не расслаблялись. Лысый и Даша ему не верят, как будто забыли все, что случилось весной, да и Дина со Светкой частенько смеются над этим бабушкиным внучком, уж очень он смешно рассказывает.

– Очень мило! А кто же останется с Костиком? – Мать всегда так говорит, когда я собираюсь куда-нибудь пойти. У нас и так некуда: поселок в десять домов, два из которых – магазины. Некуда, а если найдешь куда, все равно не пустят, потому что Драгоценный Костик не может один. Это тепличное существо, по недоразумению родившееся моим братом, уже десять лет лишает меня досуга и жизни вообще. Десять-десять, все правильно. Просто когда-то меня зачислили в его няньки, а уволить забыли.

Он целыми днями долбится в стрелялки в специальных очках (чтобы зрение не испортилось), моет яблоки с мылом и капризничает, когда ему подают еду не той температуры. Нет, не инвалид. Просто Драгоценный Костик. И с ним надо сидеть, потому что матери так хочется.

– Хоть бы спросила, когда у меня отпуск! – Мать уже отобрала у меня телефонную трубку и вертела ее в руках. Вот сейчас перезвонит отцу и скажет: «Никуда с тобой Катька не поедет». И я в самом деле никуда не поеду.

Отец только брякнул: «Едем со мной на практику. Первый курс, почти твои ровесники, что в деревне киснуть!» – а я уже мысленно была на раскопе. Я уже поставила палатку, запрыгнула в кузов грузовика и, высунувшись, пока никто не видит, подставляла лицо ветру, а ноги – лопатам, которые валялись на полу и летали по всему кузову, норовя больно заехать по щиколотке. Я уже решила, что с собой возьму… А тут: «Очень мило! Кто же останется с Костиком?»

Мать вертела в руках телефонную трубку, этот белый грязненький пластмассовый кирпич с дурацкой антенкой, а мое лето висело на волоске.

– Галинванна посидит, – говорю. – Она свой класс выпустила и на пенсию вышла. Сейчас небось одна скучает.

– С училкой? Не буду сидеть! – Братец отвернулся от компьютера и посмотрел на нас через очки свои дурацкие. Черные, круглые, в мелких-мелких дырочках, ему бы усы – натуральный кот Базилио.

– Тогда, – говорю, – возьми шапку и дуй к универмагу.

– Зачем?

– Деньги собирать на платную няньку. Только очки не снимай, а то ничего не получится.

Братец предсказуемо снял очки, запульнул куда-то в угол, пнул компьютерное кресло:

– Сама иди побирайся! Я тебе что… – Он так и не придумал, что именно, и с досады еще раз пнул кресло.

– Не надо все так серьезно воспринимать! Катя шутит. – Мать вертела трубку в руке, но кнопок не нажимала. – А ты должна помнить, что у тебя есть брат. (Как будто я могу об этом забыть!) Небось уже обещала отцу, что поедешь?

Ха! Это он мне обещал, если закончу год без троек!

– Ну обещала…

– Вот об этом я и говорю. – Она отложила телефон и хрустнула пальцами. – Ты никогда не думаешь ни обо мне, ни о брате. Хоть бы спросила, когда у меня отпуск, смогу я с ним остаться или не смогу. Нет, ты не поедешь.

Сказала, как обожгла. Всего четырьмя словами она лишила меня нормального человеческого лета, взамен отсыпав Костикова нытья, шума его стрелялок и нудных вечеров под «Хана Мартына», братец его обожает. Мне в тот момент казалось, что так будет всегда:

– Мама, мне пора в институт.

– А кто останется с Костей?

– …на работу.

– А о брате ты подумала?

– …за пенсией!

– Это недалеко. Возьми Костика, пусть тоже погуляет.

И вот я-старуха хлопаю по плечу старика-Костика. Он отрывается от своей стрелялки, трясущимися руками снимает наушники и специальные очки, надевает слуховой аппарат и очки обыкновенные. Мы берем у печки свои стариковские палки и дуем на почту, потому что Драгоценного Костика нельзя оставлять одного.

– Ну не кисни! Я всего лишь прошу тебя посидеть с ребенком до моего отпуска, а там – езжай на свою практику!

– Как будто меня будут ждать!

Я уеду завтра со всеми или не уеду вообще, она прекрасно это понимала.

– Вот и хорошо! Вот и прекрасно, что тебе там делать-то? В земле ковыряться? Иди в огород вон, редиску прополи. Чем тебе там намазано, я не пойму? Мальчики? Да они все большие, им с тобой будет неинтересно. Отец? Я не против, пусть приезжает! Общайтесь на здоровье, но только здесь!

Я молча разглядывала ее кроксы. Здесь пообщаешься!

– Она хочет мертвяков откапывать, мам. Я читал, чем эти археологи занимаются. – Братец вернулся в свое кресло. Точнее, в дедушкино. Серовато-белое с огромными пионами, кое-где затертое так, что виден поролон. На сиденье обивка была уже прозрачной, братец подкладывал туда четыре подушки.

…Нет, сначала подушка была одна. Со временем перья (или что там внутри?) утрамбовались, и братцу стало жестко и низко, пришлось подкладывать вторую. Со временем перья (или что там внутри?) утрамбовались и во второй подушке… В общем, теперь их четыре, и меня гложет любопытство.

– Что, завидно? – поддела я Костика.

– Ага. – Мать ответила вместо моего братца. – Спит и видит, как повторит судьбу Египетской. Никуда ты не поедешь, и хватит об этом. Редиска ждет. – Она кивнула на заросшие грядки за окном и ушла на кухню, давая понять, что разговор окончен.

– Какой еще Египетской?

– Пирамиды, – ответил за нее Костик и уткнулся в компьютер, тоже давая понять, что разговор окончен.

В огороде я наконец успокоилась. Редиска и впрямь заросла бурьяном, и это было здорово. Когда ты занята, никто тебя не трогает. Главное, матери на глаза не попадаться, чтобы не вспомнила о поездке и не вздумала звонить отцу сама. Утром он приедет, а у меня уже рюкзак собран (неделю как), вдвоем, может, и отобьемся. А если она позвонит и скажет: «Не приезжай», – отец, конечно, не приедет.