– Но как она это делала? – спросила у него Аня.

– Лично я знаю лишь про одно ее дело, – сказал Борис Михайлович. – Но когда я предположил, что это не первый и не последний случай, Лена ничего не стала отрицать. Так что, думаю, от нее пострадали многие люди.

И Борис Михайлович продолжил рассказывать. По ходу дела он так разволновался, что засунул себе под язык таблетку и расстегнул ворот рубашки, хотя в комнате было совсем не жарко. Анька даже стала беспокоиться, стоит ли ему продолжать, но рассказ невольно так увлек ее, что она забыла обо всем на свете.

Лена поступила работать в Русский музей довольно давно. И Борис Михайлович, будучи сам хорошим специалистом, моментально разглядел в юной практикантке редкий талант.

– Лена могла безошибочно назвать автора полотна. Лучше любой современной техники она могла отличить подлинник от фальшивки. После нее не требовалось никакой специальной экспертизы. Все приборы заменяла светлая Ленина голова и ее просто феноменальное чутье. Не было случая, чтобы она ошиблась и приняла подделку за подлинник. И тем горше мне было узнать, что Лена использовала свой дар во зло.

– Дар? – переспросила у него Аня.

– Да! – горячо воскликнул Борис Михайлович. – Именно дар! Я не побоюсь этого слова! Меня чуть удар не хватил, когда один мой очень хороший старый знакомый Иван Федорович рассказал мне историю про ловкую аферистку, которая увела у его соседки, старой бабки, уникальный пейзаж Тарасова.

Аня не стала выяснять, кто такой Тарасов, опасаясь, что вспыльчивый Борис Михайлович начнет ее презирать за серость или вовсе прогонит с глаз долой. И так было ясно, что Тарасов художник, картину которого и увела Лена.

– Представьте, мой сосед говорил глупой бабуле, что пейзаж должен находиться там, где ему и место, в музее. Но бабка, не представляя истинной цены картины, продала ее за две тысячи рублей. И еще явилась к Ивану Федоровичу, чтобы похвастаться удачной сделкой. Дескать, он ей предлагал картину в музей бесплатно отдать, а она ее за приличные, по ее понятиям, деньги продала. Иван Федорович чуть не придушил глупую старуху. А потом помчался в тот магазин, куда старуха снесла картину. Но там ее уже, разумеется, не было.

– А при чем тут Лена?

– Так Лена как раз и работала в том магазине, оценивала живописные полотна, которые приносили к ней.

– Может быть, ваш знакомый Иван Федорович сам ошибся? – предположила Аня. – И картина на самом деле была копией?

– Иван Федорович тоже не первый год занимается русской живописью, – хмуро пробурчал Борис Михайлович. – И он клялся мне, что не мог ошибиться. Однако я переговорил с Леной, и она поклялась мне, что Иван Федорович был введен в заблуждение и ошибся насчет подлинности картины. Я оказался в сложном положении. Два близких мне человека утверждали кардинально противоположные вещи.

– Вот видите! Возможно, Лена была права. Ведь вы сами говорили, что она никогда не ошибалась.

– Но червяк сомнения уже начал глодать меня, – вздохнул Борис Михайлович. – Я сопоставил новую Ленину машину, ее дорогие вещи, деньги с деньгами, которые она может честно заработать, и решил глубже копнуть обстоятельства ее жизни.

– И что?

– То, что я узнал, мне не понравилось, – буркнул Борис Михайлович и замолчал.

Аня выждала некоторое время, а потом произнесла:

– Так Лена все же обманула вас и ту старуху?

– Признаюсь, чтобы окончательно расставить все точки над «i», я пустился на хитрость, – сказал Борис Михайлович. – Подговорил Ивана Федоровича использовать для выяснения истины одну из своих ценнейших картин, которую ввиду ее большой ценности он не любил никому показывать, чтобы, как он говорил, не искушать грабителей. Об этой картине мало кто знал. Лена о ее существовании точно не знала. А это была картина кисти Айвазовского. Так вот этот самый шедевр мы и решили направить к Лене на оценку. В магазин послали одного пьянчужку, соседа Ивана Федоровича. Он должен был оценить картину именно у Лены, а весь разговор, чтобы уж совсем не осталось сомнений, должен был быть записан на диктофон.

– И что?

– Лена, не моргнув глазом, заявила, что это очень хорошая копия с известной картины знаменитого художника, и предложила пьянице для начала полторы тысячи рублей. Как и было предусмотрено нашим планом, он не согласился, тогда подняла цену до трех тысяч. А когда и эта сумма его не устроила, Лена попыталась выяснить у подставного владельца картины его домашний адрес и телефон. Дескать, она поговорит со знакомыми коллекционерами и уверена, что они заплатят и дороже.

На этом месте Борис Михайлович засунул в рот еще одну таблетку и, сосредоточенно пососав ее, продолжил:

– Я сразу и не понял, для чего ей нужен был адрес продавца. Я был так потрясен и сражен, когда услышал рассказ пьянчужки, да еще и прослушал на пленке запись его беседы с Леной, что мне стало плохо. Я тут же слег в постель. Ивану Федоровичу даже пришлось вызывать мне врача. А на следующее утро, когда я немного оклемался, Иван Федорович перезвонил мне и сказал, что ночью кто-то влез в квартиру того пьянчужки, который носил на оценку Айвазовского. В квартире ничего не пропало. Да там и брать, честно говоря, было нечего. Но факт оставался фактом, в квартире что-то искали. Ясно – искали полотно Айвазовского. И искали по Лениной наводке. После этого я надолго угодил в больницу. А выписавшись, позвал в свидетели Ивана Федоровича, вызвал к себе Лену и предложил ей уволиться из музея по собственному желанию. Что она и сделала, и, надо сказать, не без охоты. На прощание она мне заявила, что не понимает, почему я так раскипятился. Мол, картины точно такой же товар, как все прочее. А товар создан для того, чтобы покупаться и продаваться. И если я дожил почти до старости, так и не усвоив этой очевидной истины, то ей меня искренне жаль. Но поделать тут ничего нельзя. В общем, она предрекла мне голодную старость и ушла.

– А вы не сообщили о ее махинациях в милицию? – спросила Аня.

– Во-первых, у меня не было доказательств, – сказал Борис Михайлович. – Лена не крала картины из музеев. И вообще никак не обирала государство. Она просто обманывала несведущих в живописи людей, когда ей это удавалось. А удавалось ей это при ее ловкости, подозреваю, довольно часто. Ну, а во-вторых, я сердцем так и не смог принять, что Лена законченная мошенница, ведь я вложил в нее столько сил и души.

Уходя из квартиры Бориса Михайловича, Аня, которую провожала до дверей сестра Бориса Михайловича, совсем уж древняя старушка, оглянулась и увидела в кресле ссутулившуюся старческую фигурку. И неожиданно ее сердце пронзила щемящая жалость к этому славному человеку, привязанному к своей ученице, которую он любил и которой желал добра, а эта дрянь обманула своего старого учителя, посмеялась над самым святым.

Инна стояла перед тем коттеджем в Павловске, где жила Лена, и размышляла, в какую же квартиру ей было бы лучше позвонить. К коттеджу Инна притащилась с одной-единственной целью – выяснить, не появлялась ли Лена у себя дома. Раз уж она, разыскивая мента, которого наняла Лена, оказалась в Павловске, то грех было не воспользоваться таким случаем. Тот факт, что в данный момент у Лены в квартире никого нет, Инна уже установила, позвонив несколько раз. Там никто не ответил. И как только Инна протянула руку, чтобы нажать на кнопку первой квартиры, как дверь подъезда раскрылась и на улице появился сосед Лены – Виктор. При виде его Инна не сумела скрыть гримасы. Вот этого типа она хотела бы видеть меньше всего. Про себя она прозвала его Хмырем. И ее прямо всю передернуло, когда он направился к ней с сияющей улыбкой на тонких губах.

– Привет! – заявил Виктор. – Вы снова к Лене? Молодцы. Как говорится, кто ищет, тот всегда найдет.