Я улыбнулась сквозь слезы.

— У нее были самые светлые волосы, как у Лилы, но глаза Сапфиры были такими темными, как полночь... Не знаю, кто был ее отцом, он мог быть любым из нескольких мужчин, которым я служила, но у него должно быть были карие глаза. А сбоку от ее левого глаза была большая веснушка, воспоминание, которое помогло мне пережить два года.

Я подняла глаза и увидела, что АК наблюдает за мной.

— Я села рядом с ней на траву. Я так нервничала. Нервничала при встрече с собственной плотью и кровью. Меня трясло так сильно, что мне потребовалась целая вечность, чтобы спросить, можно ли мне поиграть с ней. Сначала она тоже нервничала. Оказалось, что она очень застенчивая девочка. Красивая, но очень застенчивая. Потребовалось еще два визита, чтобы она заговорила со мной. Чтобы она улыбнулась.

Моя нижняя губа задрожала.

— И ее улыбка осветила мою жизнь, АК. До этого дня не было солнца.

Я зажмурилась на секунду, и АК притянул меня к своей груди.

— Что было дальше? — спросил он, изучая мое лицо, понизив голос.

— Ей было шесть, когда я сказала, что я ее сестра. Ее кровь. Ее сестра, АК...

Я покачала головой.

— Моя душа умерла в тот день. Умерла, когда я не смогла сказать ей, что она моя, что я ее мать и что ее любят больше, чем могла себе представить. Она была частью моей души. Тот самый воздух, которым я дышала.

— И ты заслужила эти визиты? — натянуто сказал АК.

Его хватка стала крепче.

— Я трахала мужчин, АК. Трахалась с таким количеством мужчин, чтобы попасть на эти визиты. И делала это настолько хорошо, что получила награды от пророка за свой рекрутский послужной список — медали. И они наградили меня столь желанной должностью — главной Священной Сестрой. Я учила других, руководила нашими миссиями. Я была призвана соблазнять и производить впечатление на самых важных гостей пророка Давида, а затем и Иуды.

Моя грудь сжалась, и рыдание вырвалось из горла.

— Но ее тоже сделали Священной Сестрой, АК. Мою малышку, мою маленькую девочку, они сделали ее Священной Сестрой. Они превратили мою дочь в шлюху.

У меня заныло в груди.

— Я знала, что это было вполне вероятно. Дети, девочки Давида, часто попадали в тот же круг, что и их матери. Пророк считал их достойными быть едиными, потому что это уже было у них в крови. Но все равно было больно, когда я узнала, что она тренируется.

— Бл*дь.

АК прижался поцелуем к моей голове. Я отпрянула назад, отказываясь от его ласкового прикосновения. Его брови опустились.

— Нет, — сказала я. — Ты не понимаешь.

Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но я приложила палец к его губам, чтобы он замолчал.

— Я верила во все это, АК. Верила, что моя жертва, как бы тяжело она ни была перенесена, была необходима, потому что так считал пророк. Даже когда Сапфира стала Священной Сестрой, я верила, что таков Божий путь. Несмотря на боль, которую это причинило, на трудности для нас обеих, я никогда не усомнилась в пророке. Я искренне верила, что он знает, как лучше.

Я поперхнулась этими жалкими словами.

— Я была глупа, наивна и подвела ее во всех отношениях из-за своей слепой веры. Я подвела и Лилу, побуждая ее поверить и вернуться к вере до того, как она была наказана. Только когда мы все пришли в Новый Сион после вознесения пророка Каина и все начало меняться, пелена, застилавшая мои глаза, отступила, и мне открылась истина о нашей так называемой миссии. Все это было ложью... все, что мы делали, было связано с огромным эго одного мужчины... и все эти люди погибли из-за этого…

АК положил руки мне на щеки и приподнял голову.

— Сапфира... тоже себя убила?..

— Ее там не было, — сказала я, наблюдая, как он расслабляется.

Я вспомнила Иуду.

— Единственной хорошей вещью, которую сделал Иуда, когда я была его супругой, стало то, что он отослал ее из Нового Сиона. Я умоляла его прекратить ее миссию Священной Сестры. Сказала, что если бы он любил меня так, как утверждает, то сделал бы для меня только одно. Спас ее.

Я выдохнула, чувствуя проблеск комфорта.

— Он сделал, как я просила, и отослал ее прочь, отослал от жизни сексуального рабства. В то время ей было тринадцать лет. Сейчас ей четырнадцать. Иуда сообщил мне, что есть небольшая коммуна, куда отселяют пожилых людей или инвалидов. Иуда послал ее туда работать. Это было далеко от Техаса.

Мои глаза опустились.

— Мне даже не удалось попрощаться с ней, но я утешилась тем, что она была далеко от Нового Сиона, где все вокруг нас рушилось.

Я проглотила комок в горле.

— Но моя дочь все еще где-то там, в мире, без меня.

Я глубоко вздохнула.

— С тех пор, как ты спас меня от Мейстера, с тех пор, как ты заставил меня встретиться лицом к лицу со своими демонами, я терзаюсь чувством вины и сожаления. Я должна была бороться за нее сильнее. Мне следовало раньше понять, что Орден — это настоящий ад. Но, по крайней мере, я уверена, что она все еще жива. Другим повезло меньше. Они смотрели, как их дети умирают рядом с ними. Я не слышала от Иуды приказа убивать стариков или немощных, поэтому молюсь, чтобы она была в безопасности.

Я положила руку на сердце.

— Я должна верить, что с ней все в порядке, что она дышит, иначе я перестану существовать.

Когда я исповедалась в последнем из своих грехов, меня охватило пьянящее оцепенение. АК внимательно смотрел на меня, и я чуть не заплакала, когда не увидела в его взгляде ни осуждения, ни порицания. Его рука дрожала, когда он переплел свои пальцы с моими.

Этот маленький жест утешения позволил мне вздохнуть. Это позволило напряжению в моей груди расслабиться и найти какой-то кусочек покоя в этом беспорядке.

— Ты не виновата, Рыжая, — сказал он низким, глубоким, но самое главное искренним голосом. — Ты была гребаным ребенком. Ты была ребенком, у которого появился ребенок, и эти ублюдки отняли ее у тебя, внушив тебе какую-то херню. Они промыли тебе мозги. Обо всем, что происходит в твоей жизни. И тебе не о чем сожалеть.