Последним разумным поступком Гуго, перед тем как он скатился на путь фатальных ошибок, был уход от гвардейцев, что после переговоров с вингорцами тоже рванули к Великой Чаше. Завидев позади себя на горизонте пылевую тучу, толстяк не мешкая достиг ближайшего нагромождения скал и спрятался среди них, боясь пошевелиться и лишний раз вздохнуть. Де Бодье пролежал там до тех пор, пока за пронесшимися мимо Кавалькадой и «Гольфстримом» не улеглась пыль. После чего, никем не замеченный, выбрался на свет и, вопя от радости, исполнил нечто среднее между канканом и пляской святого Витта. Да и как было не радоваться горемыке, который, словно тот безногий сказочный карлик Коул О’бок, умудрился уйти от стольких неминуемых смертей и находился уже в считаных километрах от Аркис-Грандбоула…

Колыбель Новой Веры встретила давненько не бывавшего здесь Гуго на удивление приветливо. До одури опьяненный свободой, он даже не задумался над тем, что его, одинокого и подозрительного бродягу, могут задержать жандармы. Однако верно говорят, что дуракам везет. Сенатор прошел через ворота с блаженной улыбкой на лице, а привратники не только не остановили его, но еще и заботливо предостерегли, чтобы он вел себя пристойно, потому что в городе гостит посланник Владычицы Льдов. Приговоренный давеча этим самым посланником к мучительной смерти, де Бодье пожелал мсье привратникам в ответ удачи и, продолжая улыбаться, ступил на улицы Великой Чаши.

Что перво-наперво делает человек, выпутавшийся невредимым из стольких передряг и оказавшийся наконец-то предоставленным самому себе? Правильно: идет развлечься и промочить горло туда, где ему будут рады. Для Гуго таким местом в Аркис-Грандбоуле был кафешантан «Веселый Бонапарт», находящийся в Маленьком Париже – квартале, где селились выходцы из Аркис-Капетинга. И где уж точно не появились бы кабальеро, поскольку гостящие здесь южане, как правило, редко покидают центральную, наиболее благопристойную часть города. В «Веселый Бонапарт» наш друг и направился, желая сначала хорошенько расслабиться, а уже потом озаботиться тем, как ему добраться до Столпа Трех Галеонов.

Загодя отложив на грядущее путешествие половину имеющейся при нем наличности, прочие свои деньги Сенатор решил с чистой совестью прокутить. Истосковавшись по хорошей выпивке и жаждущим приласкать его красоткам, Гуго ввалился в кафешантан, быстро нашел там старых знакомых и, ни в чем себе не отказывая, с головой окунулся в веселье. На вопросы, откуда он здесь взялся, гуляка отвечал просто: уволился от шкипера Проныры, получил расчет и теперь занят поисками новой прибыльной работенки. И поскольку уже наслышанные о плачевной судьбе «Гольфстрима» перевозчики в «Веселый Бонапарт» не захаживали (в Чаше у нас имелся свой излюбленный бар – «Под колесом»), никто не мог поймать де Бодье на лжи и донести на него гвардейцам.

Все шло чинно-мирно – или, вернее, беззаботно и весело – до тех пор, пока кто-то в собравшейся вокруг Гуго компании не заговорил о политике. А она в священном городе была извечно связана с религией, и потому вскоре спорщики уже перетирали кости и синоду, и первосвященнику Нуньесу. Неизвестно, как сурово пресекались бы подобные разговоры, воцарись в Аркис-Грандбоуле церковный диктат, но сегодня они еще не являлись поводом для обвинения в вероотступничестве. Тем более что до откровенной хулы на Церковь и Септет Ангелов любители трактирных споров скатывались редко – боялись, что им намнут бока вездесущие паломники. Нарваться здесь на их гнев было гораздо вероятнее, нежели угодить к жандармам по обвинению в публичной ереси.

Тем вечером в «Веселом Бонапарте» тоже вроде бы не случилось никаких эксцессов. Однако, несмотря на это, следующее утро Гуго встретил уже в камере для вероотступников, а не на кровати гостиничного номера в обнимку с пьяной шлюхой, хотя именно в таком антураже он и уснул далеко за полночь.

Что же такого жуткого натворил наш безобидный друг в кафешантане, если им вдруг заинтересовались жандармы, а вслед за ними и церковный суд?

Слово за слово, и вот уже пьяные спорщики углубились в дебри экзотических в Чаше верований кочевников-бедуинов, северян и вингорцев. Само собой, что когда речь зашла о последних, де Бодье не смог удержаться, чтобы не блеснуть перед собутыльниками недавно полученными знаниями об учении Серебряного Луча. Устроенная Сенатором лекция была столь красочной и пространной, что вызвала резонный вопрос, откуда ему известны подробности всего того, о чем он сейчас тут наплел. На что изрядно захмелевший эксперт без ложной скромности заявил: мол, в отличие от вас, болтунов, я изучал заповеди пророка Наранира не по сплетням, а у самого Шомбудага Светлогривый Грифон, коему волею судьбы мне пришлось оказать недавно одну важную услугу. Так что хотите верьте, хотите нет, а все сказанное мной есть истина в последней инстанции, и потому дальнейшие споры насчет вингорской религии можно считать закрытыми.

Иного бахвала на его месте в «Веселом Бонапарте» вмиг освистали бы или обозвали бы лжецом. Но здешняя публика знала, кто такой де Бодье и кем он был до того, как стал механиком. Поэтому ему всего лишь прозрачно намекнули, что даже само его знакомство с Шомбудагом кажется очень уж фантастичным. Не говоря о том, что глава совета вингорских кланов еще и вел с Гуго беседы о высоком и вечном. Возможно, мсье Сенатор просто малость перебрал и, утратив связь с реальностью, начал выдавать желаемое за действительное?

Претензии к де Бодье были высказаны довольно тактично. Но он все равно побагровел от злобы, сжал кулаки и собрался было ринуться на защиту собственной чести. И ринулся бы, кабы кто-то из собутыльников вдруг не заикнулся об одном давнишнем случае, который сразу же припомнили еще несколько человек за столом. Точно, поддакнули они, было такое много лет назад – во времена, когда вингорцы еще только постигали простую истину, что торговать иносталью намного выгоднее, чем разбойничать. В тот год власти Аркис-Грандбоула снарядили к ним дипломатического представителя, и тот, тоже будучи приобщенным к учению пророка Наранира, получил от совета вингорских кланов почетный дар: древнюю золотую корону. Которая ныне хранится в местной ратуше наряду с прочими памятными подарками, преподнесенными правителям Великой Чаши послами дружественных городов.

Совсем запамятовавшему в пьяном угаре о припрятанном на дне сумки подарке Шомбудага, Гуго оставалось лишь воскликнуть «Вуаля!» и с гордостью продемонстрировать скептикам бриллиантовый обруч. Тут уж им крыть стало нечем. Наслышанным о пристрастии вингорских вождей носить подобные украшения собутыльникам де Бодье пришлось признать его безоговорочную правоту. Тем паче что это они сами надоумили Сенатора вспомнить об имеющемся у него неопровержимом доказательстве.

Однако не всех посетителей кафешантана блестящий в полном смысле слова аргумент гостя заставил угомониться. Кое-кто сделал из этого совсем другие выводы и обернул победу Гуго против него самого. Да так, что вскоре он вообще пожалел, что послушался вингорцев и пошел в Великую Чашу, а не куда-то еще. Кто именно донес на него жандармам – один из собутыльников или шлюха, что весь вечер просидела у Сенатора на коленях, – ему не сообщили. Зато обвинение сфабриковали на диво споро. И когда де Бодье продрал глаза и оторвал похмельную голову от тюремного матраца, у церковников уже имелись ответы на все вопросы, какими засыпал их изумленный арестант.