иллюзия в уме человека трудящемся,

Новое творение из старого встанет,

Непроизносимое Знание найдет речь,

Подавленная Красота ворвется в цветение райское,

Удовольствие и боль утонут в абсолютном блаженстве.

Языка лишенный оракул, наконец, говорить будет,

На земле Суперсознательное станет сознательным,

Чудеса Вечного присоединятся в танцу Времени.

Но сейчас все казалось напрасно изобилующей ширью,

Поддержанной вводящей в заблуждение Энергией

Для самопоглощенного и безмолвного зрителя,

Не заботящегося о бессмысленном зрелище, им наблюдаемом,

Внимающего прохождению причудливой процессии,

Как тот, кто ждет конца ожидаемого.

Он видел мир, который должен появиться из мира.

Там он скорее угадывал, чем видел и чувствовал,

Далеко на границе сознания,

Мимолетный и хрупкий этот маленький земной шар кружащийся

И на нем оставленную, как утраченной мечты напрасную форму,

Оболочки духа хрупкую копию,

Свое тело, собранное в мистическом сне.

Чужой формой оно казалось, мифической тенью.

Чуждой сейчас казалась та далекая вселенная смутная,

Самость и вечность, одни были истины.

Затем память взобралась к нему из планов старающихся,

Принося крик от когда-то лелеемых любимых вещей,

И на крик, как своему собственному зову утерянному,

Луч от Всевышнего ответил оккультного.

Ибо даже там безграничное Единство живет.

Для своего собственного зрения неузнаваемое,

Оно живет, все же, в свои собственные темные моря погруженное,

Несознательное единство мира поддерживая,

Скрытое в Материи бесчувственном множестве.

Эта семя-самость, посеянная в Необусловленное,

Теряет свою славу божественности,

Всемогущество своей Силы скрывая,

Своей Души пряча всезнание;

Агент своей собственной трансцендентальной Воли,

Оно погружает в глубокое несознание знание;

Принимает ошибку, горе, смерть и боль,

Оно платит выкуп невежественной Ночи,

Оплачивает своею субстанцией Природы падение.

Себя самого он знал, и почему его душа ушла

В земли страстную смутность,

Разделить труд блуждающей Силы,

Которая отделением надеется найти Одного.

Двумя существами он был, одним, широким и свободным, свыше,

Другим, борющимся, связанным, напряженным, его частью здесь.

Узы меж ними еще могли соединить два мира мостом;

Там был смутный отклик, дыхание далекое;

Не все прекратилось в тишине беспредельной.

Его сердце где-то лежало, сознательное и одинокое,

Далеко внизу под ним, как лампа в ночи;

Оно лежало покинутое, одно, нерушимое,

Неподвижное со страстной воли избытком,

Его живое, принесенное в жертву сердце предложенное,

Поглощенное в обожании мистическом,

Повернутое к своему далекому источнику света и любви.

В светлой неподвижности своего немого призыва

Оно глядело вверх на высоты, которые оно не могло видеть;

Оно стремилось из страстных глубин, которые оно не могло бросить.

В центре его обширного и судьбоносного транса

На полпути меж его свободной и падшей самостями,

Ходатайствуя между днем Бога и ночью смертного,

Принимая как свой единственный закон поклонение,

Принимая блаженство как единственную причину вещей,

Отвергая суровую радость, которую никто разделить не может,

Отвергая покой, что для одного покоя живет,

К ней оно повернулось, для которой оно быть хотело.

В страсти своей одинокой мечты

Оно лежало как закрытое беззвучное красноречие,

Где спит посвященный серебряный пол,

Освещенный единственным недрожащим лучом,

На котором незримое Присутствие преклоняет колени в молитве.

На какой-то глубокой груди освобождающего мира[29]

Все остальное удовлетворено было спокойствием;

Лишь оно знало, что там, за пределами, была истина.

Все другие части были немы в сосредоточенном сне,

Соглашаясь с медленной осмотрительной Силой,

Которая терпит заблуждение мира и его горе,

Соглашаясь на долгую отсрочку космическую,

Безвременно ждущую в терпеливых годах

Ее прихода, которого они просили для земли и людей;

Оно было огненной точкой, что звала ее ныне.

Затухание не могло погасить тот одинокий огонь;

Его зрение заполняло пустоту воли и разума;

Мысль мертва, его неизменная сила жила и росла.

Вооруженное интуицией блаженства,

К которому какое-то подвижное спокойствие было ключом,

Оно в огромной пустоте жизни упорствовало

Среди пустых отказов мира.

Оно слало свою безголосую молитву Неведомому;

Оно в ожидании шагов своих надежд вслушивалось,

Возвращающихся сквозь пустые необъятности,

Оно ждало декрета Слова,

Что приходит через безмолвную самость от Высшего.

Конец песни третьей

Песнь четвертая

Видение и Дар

Затем внезапно там поднялось суматоха священная.

Среди безжизненного молчания Пустоты

В одиночество и необъятность

Пришел трепещущий звук, словно любимых шагов,

Слышимых во внимающих пространствах души;

Касание привело в смятение его фибры восторгом.

Влияние к смертной сфере приблизилось,

Безграничное Сердце было близко к его страстно желавшему сердцу,

Мистическая Форма его земную форму окутала.

Все в ее контакте освободилось от печати безмолвия;

Дух и тело дрожали отождествленные,

В объятиях несказанной радости соединенные;

Ум, члены, жизнь погружены были в экстаз.

Опьяненные, словно дождем нектара,

Его природы страстные протяжения текли к ней,

Сверкая молниями, сумасшедшие светлым вином.

Все было морем бескрайним, что вздымалось к луне.

Обожествляющий поток владел его венами,

Его тела клетки проснулись к ощущению духа,

Каждый нерв стал горящей нитью радости:

Ткань и плоть разделяли счастье.

Зажженные, сумрачные подсознательные пещеры немерянные

Трепетали в предвидении ее желанной поступи

И наполнялись мерцающими гребнями и молящимися языками.

Даже утерянное в дремоте, немое, неодушевленное

Само его тело отвечало ее силе.

Та, кому он поклонялся, была внутри него ныне:

Пламенно-чистая, с эфирными косами, Лик могучий

Показался и губы, движимые словами бессмертными;

Веки, листья Мудрости, опускались на восторга орбиты.

Мраморный монумент раздумий, сиял

Лоб, тайник зрения, и обширные, как взгляд океана,

Направленный к Небу, два спокойных глаза безграничной мысли

Смотрели в глаза человека и видели прибытие бога.

Была видна Форма на пороге Ума, Голос

Абсолютный и мудрый в палатах сердца сказал:

"О Сын Силы, который взобрался к пикам творения,

Ни одной души нет у тебя спутником в свете;

Один ты стоишь у вечных дверей.

То, что достиг ты, — твое, но не проси больше.

О Дух, стремящийся в каркасе невежественном,

О Голос, поднявшийся из Несознания мира,

Как будешь ты говорить для людей, чьи сердца немы,

Сделаешь слепую землю провидческого зрения домом души

Или облегчишь ношу земного шара бесчувственного?

Я есть Мистерия за пределами досягаемости разума,

Я есть цель мук родовых солнц;

Мой огонь и сладость есть жизни причина.

Но слишком огромна моя опасность и моя радость.

Не буди неизмеримое нисхождение,

Не говори моего тайного имени враждебному Времени;

Человек слишком слаб, чтобы нести вес Бесконечности.

Истина, рожденная слишком скоро, может сломить несовершенную землю.

Оставь всевидящей Силе прорубать себе путь:

В своем одиноком обширном осуществлении сам по себе царствуй,

Помогая миру своими великими одинокими днями.

Я прошу тебя не погружать твое сердце пламени

В Неподвижного безразличное блаженство широкое,

Отвернувшееся от бесплодного движения лет,

Жестокий труд миров