– Я тоже над этим думала. Может быть, этооттого, что наши мужчины слишком скупы на комплименты и большей частью молчат,а восточные всегда могут сказать тебе то, что ты хочешь услышать. Ведь я такслепо верила Валиду, видела в нем только хорошее и не находила ничего плохого.Он просто потрясающий актер, ему бы в кино сниматься и на театральныхподмостках играть. Он умеет так мозги запудрить, что ты никогда не поймешь, гделожь, а где правда и кто же он такой на самом деле. Я видела в нем тонкого,ранимого, душевного, любящего меня человека. Я и представить себе не могла, чтоон обыкновенный кобель и курортный жиголо, который при этом еще очень высокогомнения о себе. Строит из себя утонченного романтика, а на самом деле врет какдышит. Со стороны Валид выглядел как крайне положительный и порядочный парень,который непонятно каким образом оказался среди такого большого количестваегипетских курортных альфонсов. Его специализация – это большая и чистаялюбовь, о которой он может рассказывать часами. У него настолько подвешен язык,что хочется подарить ему всю себя, стать для него одной-единственной инеповторимой. Я и представить себе не могла, что практически каждой туристке онговорит одно и то же. Мне казалось, что такими святыми словами не шутят: Валидлюбил говорить мне о том, что меня подарил ему Аллах, и клялся мне вбесконечной любви этим же самым Аллахом. Оказалось, что у этого человека нетничего святого. Он уверял, что уже пресытился другими девушками, что устал отсекса без любви, что его душа отсырела и что, увидев меня, он влюбился в первыйраз в жизни. Он говорил, что видит во мне мать своих детей и хочет на мнежениться. Валид то и дело повторял, что до меня он был очень плохим, но, увидевменя, он стал очень хорошим, а также то, что наши имена написаны звездами наночном небе.

– Да, эти слова не для наших израненныхженских душ, – согласилась со мной Клава. – Для нас такие слова – как бальзамдля кровоточащих ран. Знают, гады, чем брать.

– Для русских женщин – это любовь и надежда, адля арабов – просто работа. Обыкновенная ежедневная работа. Ведь эти курортныемачо работают сразу с несколькими отелями.

– Как это?

– Они заключают устный договор садминистрацией одного или сразу нескольких отелей. Каждый рассчитывает своисилы самостоятельно. Если жиголо в отеле работает, то ему еще проще.

– А если нет?

– Если даже не в отеле, то и в этом нет ничегосложного. Если курортный мачо работает, например, в торговой лавке, то онзаключает устный договор с отелями, которые находятся ближе к лавке, и начинаеткрутить любовь с девушкой из определенного отеля. Так вот, за каждую повторновернувшуюся в отель девушку курортный мачо получат премию от администрации.Наши девушки мотаются в Египет по нескольку раз в году в надежде на свойкусочек счастья, а хитрые курортные женихи, помимо халявного секса и кучиподарков, получают еще свои проценты и премию от руководства отеля.

– Гады, – только и смогла сказать Клава. – Навсем бизнес делают, даже на любви.

– А ты только представь, сколько наших соотечественницв арабов влюбилось точно так же, как я в своего Валида. Восточные мужикичересчур хитрые: они быстро уяснили, что путь к сердцу русской девушки лежитчерез ее душу. Я к Валиду на удочку быстро попалась, ему не пришлось дажеособых усилий прилагать. Я просто очень сильно хотела любви, и вдруг нашелсячеловек, который мне ее предложил. Я допустила точно такую же ошибку, как имногие другие девушки. Понадеялась на принцип: «Со мной этот мужчина будетдругим». Я совсем не подумала о том, что в большинстве случаев этот принцип несрабатывает. Я наивно верила в то, что наша любовь будет длиться вечно, аоказалось, что продолжительность любви зависит напрямую от количества денег,которым располагает наивная жертва.

Увидев, что на улице стало темнеть, япосмотрела на часы и перевела взгляд на Клаву.

– Клава, мне кажется, что уже пора.

– Пусть как следует стемнеет. Так будет болеебезопасно.

– Да я боюсь, что Валид может вернуться!

– И этого перца замочим. Где наша непропадала! – как ни в чем не бывало ответила Клава.

– Клава…

– А что? А то мы к этим аборигенам со всейдушой, а они к нам – задницей. Пусть знают наших женщин! Все, хватит, лавочкаприкрыта, самопожертвование закончилось. Русские женщины поняли, что теперьнастало время пожить для себя.

– Клава, мне страшно, – честно призналась ясидящей напротив меня женщине. – В Хургаде в это время только ночная жизньначинается, а тут мы со своим трупом.

– А мы его в ковер замотаем, – успокоила меняКлава. – У тебя же там в комнате какой-то старый ковер валяется, вот он ипригодится. Этому ковру сто лет в обед, его только на свалку осталось выкинуть.

– Дело не в том, старый он или нет. Ты же самапонимаешь, что мне такого добра не жалко, я вообще не понимаю, как в квартиреможно такое постелить. Дело в том, что муж придет – а ковра нет. Валид же тогдаможет что-то заподозрить.

– А что муж может заподозрить? Он тебя избитуюв квартире умирать бросил без денег и продуктов. Может, ты в себя пришла ирешила продать этот чертов ковер для того, чтобы купить себе хоть какую-нибудьеду и не умереть с голоду?!

– Ты думаешь?

– Я в этом уверена! А ты хочешь, чтобы мы труптак понесли? Да мы его даже до грузовика не донесем – нас полиция моментальносхватит.

– Клава, пусть будет по-твоему.

Как только на улице окончательно стемнело, мыс Клавой завернули Ахмеда в ковер и вынесли на лестничную клетку. Пока мытащили труп до стоящего рядом с подъездом автомобиля, мне показалось, чтопрошла целая вечность. Как только нам удалось забросить ковер в кузовмини-грузовика, я посмотрела на изрядно бледную Клаву и быстро проговорила:

– Вроде бы никого!

– Во дворе – точно никого, – подтвердилаКлава. – Если никто в окно не смотрит, то можно сказать, что все прошло оченьдаже удачно.

Едва Клава села в кабину, она вытерла ладоньюпотное лицо и быстро спросила:

– Ты водить-то машину умеешь?

– Умею, – так же спешно ответила я. – Тыпосиди пару минут тут, а я скоро вернусь.

– Ты куда?

– В квартиру. Там кровь немного на полнакапала, нужно убрать. Главное, чтобы не осталось следов преступления.

– А ты вернешься обратно? – как-то недоверчивоспросила меня еще больше побледневшая Клава.

– А где же я, по-твоему, останусь – вквартире, что ли?