Гости ели куски мяса руками. Руки ополаскивали в бочках с водой, расставленных позади скамей.

Несмотря на май, на столе Дмитрия были свежие зеленые огурцы. Их при выращивании закладывали в закрывающиеся кочаны капусты и всю зиму они там хранились.

– Ну что, государь, завтра идем на Москву? – тихо спросил царевича Басманов.

Он сидел от Дмитрия по правую руку. За время переходов от Кром к Серпухову они успели серьезно подружиться. Рядом располагался еще один любимец – князь Рубец-Мосальский. По левую руку Дмитрия сидел герой Кром атаман Корела.

– Ни в коем случае, – также тихо ответил Дмитрий.

– Что так? – спросил воевода.

– Ты сам подумай.

Басманов сразу понял, в чем дело. Ему тоже не хотелось бы смотреть в глаза царевичу Федору и его матери – царице Марии.

– Как же тогда нам быть? – спросил Басманов.

– Никак нам тогда не быть, – ответил царевич. – Такие дела всегда сами собой решаются. Без нас.

Потом он повернулся к Мосальскому:

– Ты все слышал, князь?

– Все, государь.

– Вот и действуй соответственно.

* * *

В Москву прибыли эмиссары Дмитрия.

Первого июня в подмосковную купеческую слободу Красное Село с хорошо вооруженным небольшим отрядом явились бояре Пушкин и Плещеев. Расчет был точный, купцы Годуновых не жаловали.

Годуновская стража пыталась отогнать отряд. Но народ буквально за руки хватал стрельцов, не давая достать оружие, и стрельцам пришлось отступить.

Встав ногами на седло коня, которого придерживали с двух сторон два пеших казака, Плещеев громко стал оглашать грамоту Дмитрия:

– «Князьям и боярам моим Федору Ивановичу Мстиславскому, Василию и Дмитрию Ивановичу Шуйским, прочим князьям и боярам московским, воинству московскому и всему московскому люду».

Он читал грамоту громко отдельными кусками, чтобы хорошо слышавшие его передние ряды могли передать содержание дальним людям.

– «Мы, великий государь и дедич Московии, пришли напомнить вам, что вы давали присягу отцу нашему Ивану Васильевичу, напомнить о вашем святом долге».

Текст плыл над народом.

– «Мы не ставим вам в вину, что вы стояли против нас – прирожденного государя своего по неведению или бояся казни. Теперь же приказываем вам, помня Бога и православную веру, прислать ко мне с челобитьем архиереев, бояр, гостей и лучших людей».

И опять слова передавались от человека к человеку с комментариями:

– Бояр призывает! Хочет, чтобы покланялись!

– А ведь поползут, на брюхе поползут. Никуда не денутся.

– «Мы обещаем не класть опалу на служилых людей, гостям и торговым людям обещаем учинить облегчение в пошлинах и податях. В противном случае, если не последуете моему указу, вас ждет праведный суд Божий и моя царская опала».

Толпа притихла.

– «Мы располагаем грозными силами. В рядах нашего войска есть русские, поляки, татары, и со всех сторон к нам подходят большие силы. Они собираются в Воронеже, и все пойдут с нами на Москву. Только ногайских татар мы держим пока в стороне, не хотя видеть разорение великое в христианстве».

Плещееву не дали договорить. Толпа стала кричать:

– Да здравствует государь наш Дмитрий Иоаннович!

– Солнце наше взошло!

– Конец Годуновым!

– В Москву! В Москву!

Коней Плещеева и Пушкина взяли под уздцы и повели в город. Толпа возрастала с каждой минутой. И медленно-медленно шла к Кремлю.

К Кремлю подошло уже просто людское море. Каша из конных и пеших, бояр и детей боярских, стрельцов и ремесленников, крестьян и нищих.

Плещеева и Пушкина подвели к Лобному месту, и им пришлось повторить всю грамоту от начала до конца.

Москва вставала на дыбы. Многим становилось страшно от прихода новых неизвестных порядков, но можно было и хорошо пограбить.

«Господин наш» приступил к делу. Важно было не ошибиться, не задеть тех, кто уже переметнулся к Дмитрию и сносился с ним.

Крупные бояре умело руководили процессом. Когда толпа хотела разграбить винные подвалы Кремля, Богдан Бельский со своими стражниками умело направил ее на подвалы врачей-иноземцев. Он помнил, кто так позорно выщипывал ему бороду на позорном месте.

– Грабить подвалы государя! Да вы что, изменники! В плети их! Гоните к врачам!

Толпа бросилась на подворья иностранцев.

Скоро все там было выпито, и растащено, и загажено. Удивительно, что уцелели сами иноземные доктора, их семьи и челядь. Наверное, кто-то подсказал «господину народу», что иноземные доктора нужны любому правителю. Грабеж спустят с рук, а за убийство вздернут.

Московская чернь выкатывала во дворы бочки с вином и напивалась. Вино черпали шапками, башмаками и сапогами.

Иноземцы быстро кончились.

Занялись патриархом. Большое количество подлого люда с дрекольем, с оружием ворвалось в соборную церковь Успения Пресвятой Богородицы во время службы. Они вытащили старика из алтаря и стали таскать его сначала по церкви, потом и по городу.

– Как ты смел, собака, нашего царевича наияснейшего расстригою называть.

– Годуновский прихвостень!

– Прибить тебя, собака, мало!

Вытащили патриарха на Лобное место и там долго мучили. С большим трудом сбежавшийся церковный народ отбил патриарха. Наверное, потому, что кто-то крикнул:

– Богат Иов! Идем и разграбим его!

Бросились на патриарший двор. Разграбили весь дом, все имущество. Все, что взять нельзя было, изломали. Все изгадили.

Дальше в головы пришла новая светлая мысль:

– Грабь дома Годуновых!

– Долой их!

И поехало!

Толпа врывалась в дома, вытаскивала во двор и хозяев, и все, что вытаскивалось. Ломали вещи в куски. Истребляли все, что в руки попадалось. Лошади, платья, деньги, мебель, иконы, котлы, горшки, посуда – все было растащено. Не осталось ни одного гвоздя в стене.

И конечно, везде было нагажено.

* * *

В самые последние дни мая в Тулу на поклон Дмитрию явились представители главных московских семей: князь Иван Михайлович Воротынский, князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, князь Андрей Телятьевский, боярин Петр Шереметьев и думный дьяк Афанасий Власьев.

От всей Москвы они привезли повинную грамоту, приглашавшую Дмитрия прибыть в Москву и занять прародительский престол.

Посольство возглавляли князья Иван Михайлович Воротынский и Андрей Андреевич Телятьевский.