"Тут вам не Америка!" — неизвестно кому говорит она и идёт собираться на работу.

А на работе — сегодня она трудится в собственном кабинете — её наконец достаёт всё утро подстерегавшая тревога. Она решает позвонить Маше на работу. Что там у неё случилось? Неужели опять с фонарём ходит?

— Позовите, пожалуйста, Марию Зубенко! — просит она, набрав номер её служебного телефона.

— Простите, а кто её спрашивает?

— Подруга. Моя фамилия Лопухина.

— Видите ли, с Машей случилось несчастье, — женщина на другом конце провода собиралась было что-то сказать: но на неё, очевидно, цыкнули, и она торопливо договаривает: — Звоните Зубенко домой. Подробности мне неизвестны.

Не успевает она опустить в недоумении трубку на рычаг — что такое случилось с Машей, о чём нельзя сказать по телефону? — как ей звонит Лена Ткаченко.

Евгения всем друзьям дала номер своего служебного телефона, но сегодня Лена звонит впервые.

— Женя? Ты уже знаешь, что случилось с Машей? Нет? Какая беда! Ох, какая беда!

Господи, все как сговорились! Что же случилось с Машей?!

— Маша застрелилась.

Кто-то будто щёлкает выключателем в мозгу Евгении. Она слышит, как Лена что-то говорит, но её слов не воспринимает. Значит, ночной звонок не был просто лепетом пьяного Зубенко? Значит, действительно Машу он застрелил?

— …Он так рыдал! Страшно было слушать… И ещё, Женя, я знаю, что Маша тебя очень любила, но Сергей… Он просил тебя завтра на похороны не приходить!

Последнюю фразу она слышит вполне отчётливо: конечно, ему неприятно будет видеть человека, которому он в шоке проговорился. Евгения хочет сказать, что несчастный, рыдающий Сергей и есть убийца, но слова застревают в горле. Она лишь слышит в трубку, как Лена плачет и повторяет:

— Какая беда! Какая беда!

А Евгения понимает, что в эту минуту она потеряла ещё одних друзей Лену и Павла Ткаченко. Что поразило Лену больше: смерть Маши или слёзы Сергея, но, согласившись передать его — просьбу или предостережение? — она как бы для себя сделала выбор: я — на стороне Сергея. Она не может знать о его ночном звонке, и не узнает, но отсвет его злодеяния на неё ляжет…

— Спасибо, Лена, — сухо говорит она, — но на похороны я всё равно приду, даже если вам этого не хочется!

Она слышит, как Лена испуганно замолкает, а потом сбивчиво начинает объяснять, что она не виновата, что ей самой не по нутру было это поручение!

— И, тем не менее, ты его выполнила. Поздравляю!

Она кладёт трубку, не переставая удивляться про себя, как в неожиданных ситуациях проявляются характеры людей, казалось бы, давно знакомых.

— Маши больше нет, — говорит вслух Евгения. — Маша умерла.

Но слова эти на душу не ложатся. Она их произносит, но не чувствует, как будто речь идёт о ком-то другом, постороннем.

Евгения выходит из-за стола и как сомнамбула бредёт по коридору к бывшему кабинету заместителя президента фирмы — там теперь сидит Надежда. В отличие от Евгении, работы у неё не только не убавилось, прибавилось вдвое против прежнего. Она взялась за должников, которые многие месяцы не выплачивали "Евростройсервису" деньги за объекты, порой давно действующие по прямому их назначению: ресторан, гостиницы, магазин…

— Все вы сидите на моей шее! — гордится Надя.

Против правды ничего не попишешь. Несмотря на отсутствие Валентина Дмитриевича, сотрудникам фирмы зарплата не только не задерживается, но на днях выплачена крупная премия!

Евгения надеется, что Надя всё же не настолько упивается осознанием собственного высокого профессионализма, чтобы не уделить внимания подруге.

— Маша умерла! — выпаливает она с порога.

Надя, которая оформление документов никому не доверяет, и в этот момент самозабвенно бухает по клавишам пишущей машинки, застывает с поднятой рукой.

— Какая Маша? Зубенко?.. Ну-ну, ты только не плачь, — умоляюще говорит она Евгении, у которой уже дрожат губы. — Тут что-то не так! С чего это вдруг умрёт такая молодая, здоровая женщина?

— Лена позвонила: говорит, Маша застрелилась.

Надя даже вскакивает с кресла.

— Вслушайся, как дико звучит: женщина застрелилась. Оружие в таких делах — удел мужчин.

— Якобы, она взяла пистолет Сергея…

— Какая чушь!

— Вот я и пришла, — судорожно вздыхает Евгения, чтобы внутрь, вместе со вздохом, ушли рвущиеся наружу рыдания.

— Ты что-то знаешь, — догадывается Надя; усаживает Евгению в кресло и сама садится напротив.

— Ночью мне позвонил Сергей… — начинает рассказывать Евгения.

Выслушав её сбивчивое повествование, Надя размышляет вслух:

— Ничего мы не сделаем! Если бы ваш разговор записать на диктофон… А так твоё свидетельство — вовсе не свидетельство. Он же легко отвертится: скажет, никому я не звонил! Где зарегистрирован его звонок? У тебя телефон с памятью?

— Не-ет!

— Вот видишь, никаких доказательств.

— Значит, он так и будет гулять на свободе? Убийца?

— Ты и не представляешь, сколько их-таки гуляет!

— Я не знаю других. Я знаю этого. И знаю, что такие, как он, будут решать судьбу таких, как Валентин. К убийству непричастных…

— Послушай, а ведь это мысль! — оживляется Надя. — Наверняка он имеет выход на следователя, который ведёт дело Петра Васильевича. Если Серёжу прижать… Что стоит ему замолвить за нашего шефа словечко?

— Что ты говоришь?!

— Не мешай! — отмахивается Надя. — Ты подала мне дельную мысль.

— Ничего я тебе не подавала. И зря ты её муссируешь! Я вовсе не собираюсь торговать Машиной смертью!

— Ты предпочитаешь торговать жизнью Валентина.

— По-моему, здесь вообще неуместно слово — торговать.

— Но ты первая его произнесла!

Надя наливает в стакан минералки и подаёт Евгении.

— Выпей и послушай, что я тебе скажу. Твоя мама — хороший педагог. И тебя воспитала на примере личностей: Робин Гуда, Дон-Кихота. Ты всегда смотришь на жизнь сквозь книжную страницу. Услышь меня: рыцарей уже нет! А если кто-то и остался, то он видит, что ветряные мельницы — ветряные мельницы, а не что-то другое! И не спешит ломать о них копьё!

"Так вот что она обо мне думает! — проносится в голове Евгении. — С каких это пор она стала говорить со мной в таком уничижительном тоне?!"

"Она всегда так с тобой говорила, — отвечает внутренний голос. — Как с блаженненькой. Но раньше у неё для этого были основания, а сейчас… Она просто не дала себе труда заметить, как ты изменилась!"

— Ну, хватит экскурсов в рыцарское прошлое, — холодно прерывает она Надю. — Считай, что я тебе ничего не говорила. Сама разберусь, с кем мне воевать, а кого остерегаться!