Она замирает, напряжённая и далёкая. А затем обмякает. Становится безвольной. Молчит и не смотрит на меня. Осторожно приподнимаю её подбородок. Заставляю посмотреть в глаза.

— Она для меня ничего не значит. А ты… всё для меня. Больше мне никто не нужен. Я бы и не вспомнил о ней, не припрись она в ресторан. Ну, подумай, Ник, — прошу я почти отчаянно, сломленный её равнодушным молчанием, — Я же всё время с тобой. И днём, и ночью. Сто лет её не видел. И видеть не желаю.

— Зачем я тебе, Дим? — голос её звучит хрипло и надломлено, будто горло оцарапано тысячью горьких обид. — Может, мы заигрались? Ну, исполнили для родителей обязательную программу, потешили их. Погрели какие-то там надежды или денежные расчёты. Может, хватит?

— При чём тут родители? — пытаюсь понять ход её мыслей. Вот уж не думал, что она подобной чепухе верит.

— Ну, как причём? Тебя хотели женить на Тинке. А тут я. Наверное, это показалось забавным. Расстроить их планы и переиграть по-своему. Сочинить небылицу. Посмеяться. Пусть старики тешатся — это их проблемы, что они там напридумывали и во что поверили. Ты же понимаешь: нет нужды ни жениться, ни разыгрывать перед родителями спектакль.

Или тебе безразлично? Папа щёлкнул пальцами — и ты сделал, как он пожелал? Ведь первый раз ты точно так женился. Чтобы потом, наигравшись в семью, уйти в сторону.

Я отстраняюсь от Ники. Сажусь рядом, вытягивая ноги. Подпираю спиной стену. Убираю с глаз упавшие пряди. Тускло поблёскивают на руке часы. Я слышу эти секунды, что тикают и уходят, множатся в темноте, прижимаются друг к другу, превращаясь в минуты. Так растёт снежный ком, если катится с высоты вниз. Набирает обороты, наращивает массу, чтобы смести всё на своём пути.

— Это было похоже на игру, Ник? — спрашиваю и режусь о звуки собственного голоса. До кровавых ран внутри. Как хорошо, что их никто не видит. — Я настолько хороший актёр? Человек-робот, которому без разницы с кем и где?

— Не знаю, Дим. Я вообще тебя не знаю, — я слышу растерянность в её хриплости. Прислоняюсь к Нике плечом: неистребима потребность касаться её, даже если мне больно. 18b574

— Наверное, со стороны это и выглядит так мерзко, как ты сейчас рассказала. Пусть. Я скажу лишь одно: никто и никогда не может меня заставить делать то, чего я не хочу. Да, я женился на Лизе. Но не потому, что папа пальцами щёлкнул, как ты выразилась. Просто мне было всё равно. А ему спокойнее. Я… наверное, женился, чтобы он не переживал. Но если бы я не захотел сделать этот шаг, он мог бы хоть зашёлкаться. Мог орать, беситься, выгнать вон — я бы не послушал его. Точно так и в этот раз. Если бы ты не появилась в «Моцарте», я бы сказал «нет».

беру её руку в свою. Слышу, как она неровно дышит — со всхлипами, прерывисто, тяжело. Глажу Никины пальцы.

— Что ты хочешь сказать? — я слышу её надежду и закрываю глаза, потому что сейчас моё сердце скачет галопом. Точно так же, как и её.

— Это было осознанное, хорошо взвешенное решение. Не прихоть и не игра. Я повернул всё так, как хотелось мне.

— Почему, Дим? — еле слышный шёпот.

— Потому что люблю тебя, — подношу к губам и целую раскрытую ладонь. Прикладываю к лицу её дрожащие пальцы и уплываю.

Секунды утекают в тишину. Собираются в кучку, чтобы стать минутами, а позже превратиться в часы, месяцы, годы…

Мне сейчас жизненно необходима тишина. Потому что в ней — надежда. Крохотный шанс, что Ника не оттолкнёт меня. Поверит и примет таким, какой я есть: неидеальным, холодным, жёстким. Неуживчивым и в чём-то старомодным. Некреативным и расчётливым. Но только её Драконищем — полностью и без остатка.

Мне хочется ему верить. До отчаянной дрожи. До слёз, что уже подкатили к горлу.

У меня внутри хаос. Голова кружится, будто я пьяная. И ответить что-то нужно. Но если он думал, что я сейчас слова любви буду шептать и умирать от счастья, то ошибается. Я пока не готова дать ему в руки шанс мной вертеть.

Самое страшное — я умираю. От того самого счастья. От его слов и близости. От того как он держит меня за руку, перебирает пальцы.

— Ты серьёзно?.. Про жениться?.. — глупее ничего нельзя именно в этот момент брякнуть, но я, как всегда, это делаю.

— Мне на колени перед тобой встать? — кажется, он ухмыляется, гад. — Я вроде и так…

— На пятой точке сидишь, — не даю ему отвертеться.

— Я понял: тебе хочется крови, кровожадная моя, — от того, как он произносит «моя», внутри сладко обмирает и падает в низ живота ошалевшее сердце. Драконище делает движение, а я толкаю его плечом.

— Стой, где сидишь, — предупреждаю, — Я должна подумать. Ты же не ждёшь, что я вот так сразу, с разбега, соглашусь?

— А раньше ты не возражала, — хмыкает он весело. — Стоя я ещё, кстати, ни разу не сидел. Но ради тебя совершу любой подвиг.

— Как тебе будет угодно, — благосклонно опускаю голову. — Можешь стоять сидя или сидеть стоя. А я иду спать.

— Мы идём спать, — Он сжимает мою руку, поднимается и тянет меня за собой. В спальню. Я вроде бы и не сопротивляюсь, но он всё же добавляет: — Да-да, я знаю: ты сердишься, и тебе надо подумать. Но я не собираюсь нетрезвым ехать через весь город. И вообще не собираюсь спать без тебя.

Про «нетрезвым» он, конечно, загнул, но мне безумно хорошо. А ещё я медленно раздеваюсь у него на глазах и слышу, как он дышит. И как дыхание у него прерывается. Но спать так спать — никаких поблажек.

Я ложусь в кровать, прижимаюсь к его горячему телу и улыбаюсь блаженной улыбкой. И хорошо, что он её не видит. А ещё я стараюсь не думать, как бы прожила до понедельника без него.

Утром он будит меня поцелуем. И я безотчётно тянусь к нему, но Драконище отстраняется, а я открываю глаза, испугавшись. По утрам так приятно просыпаться в его объятиях. Но сегодня его рядом нет. И поцелуй его нежный, но сдержанный.

Он стоит передо мной непростительно бодрый и свежий. Гладко выбритый, волосы ещё влажные после душа. Улыбается.

— Я мебель на место расставил и завтрак приготовил. Просыпайся.

— А-а-а, — делаю вид, что разочарована, — а секс теперь у нас строго после свадьбы. Понял, не дурак. Дурак бы не понял.

Драконище смеётся так радостно и заразительно, что не могу удержаться — вторю ему, отправляясь в душ.

— Собирайся, — командует он после завтрака. — Сегодня «родительский день»: отец настойчиво заманивает к себе. Я не могу больше оттягивать семейную встречу, а без тебя никуда не поеду.

— Звучит как приговор.

— Почти так и есть, — соглашается Дима. — Это всегда больше обязаловка, чем моё искреннее желание.

— Вечные проблемы отцов и детей, — вздыхаю я сокрушённо и плетусь переодеваться.

— Я должен рассказать тебе ещё кое-что, — говорит Драконище, как только мы выбираемся на трассу.