жена есть. А у жены отец. Тоглубай. Это человек не Тагаю чета. Умен и решителен. Да и рода хорошего. Не из первых, но и не из последних. Бахрины. Вроде он Тайдуле какой сродник. По матери. У Узбека в большой чести был, но после его смерти за Тинибека встал. Хорошо еще, головы не лишился. Теперь вот опять ко двору прибился. Тесть – он ведь второй отец. Вот уж он спит и видит себя беклярибеком, когда зять ханом станет. Только до этого еще дожить надо.

– У Тоглубая мать была из наших краев, – отозвался из темноты Туртас, – я ее хорошо помню. Мордовка, из простых. Но красива. Точно как ты и описывал: глаза синие, волосы пшеничные. И крепка была, богатырской породы. Тоглубай в нее пошел.

– Тоже ведь у Узбека при дворе была в мохшинские времена. Тоглубай тогда и выбился в первые ряды. Золотой пояс получил. Рать немалую на Смоленск водил. Потом, когда Джанибек со сторонниками Тинибека разбирался, в здешних лесах прятался несколько лет. Женился на мордовке, говорят, недавно, как и отец. Тайдула ему сродни приходится, на свадьбу гонца посылала. С подарком и поздравлением. Сама не поехала, а только попеняла, что ему бы нужно было жену из старых родов искать, а то так и просидит всю жизнь у леса. Говорят, Тоглубай, когда ему эти слова передали, сказал: «Славу нужно искать на поле брани, а не в женской постели». Тайдула посмеялась и просватала его дочку за Бердибека. Далеко смотрит. Джанибек не вечен. Да и на него теперь надежды нет.

Затем Злат опять пустился в рассказы про страсти ханского гарема. Вспомнил про молодую жену, от которой Джанибек потерял голову. Действительно ли та была красива, он не знал – не видел ни разу. Она происходила из невольниц, еврейские купцы ее подарили. Только знающий человек по большому секрету проболтался, что не все в этом деле чисто. Купцы так и не представили купчую на девушку, сославшись, что привезли ее из Баку. Вполне могло быть, что она и не была невольницей. Может, армянка, может, еврейка. Знали только, что из Шемахи. Вполне ведь могла оказаться и мусульманкой, по доброй воле согласившейся отправиться в подарок хану. Мусульманка рабыней быть не может – потому и купчей нет.

Хану про все это не докладывали, да его это и не интересовало. Он души не чаял в молодой жене.

Поначалу это никого не тревожило. Что за беда может быть от одинокой красавицы? Опасны те, за кем стоит могущественная родня. За место возле хана испокон века боролись кунграты, кияты, другие древние роды. А кого куда сможет пропихнуть смазливая девчонка с базара? Однако стали замечать, что не все так просто. Через новую жену ко двору начали проникать купцы. Больше те, кто исстари торговал на Красной пристани в старом Сарае, кто приплывал из-за Бакинского моря. А там разные попадались люди. В немалой силе и деньгах были армянские купцы, торговавшие шелком, еврейские работорговцы, поставлявшие живой товар для гаремов и военных отрядов. Были и генуэзцы, уже давно построившие корабли на персидском берегу и развернувшие обширное мореплавание к далеким берегам.

Это были люди, чьи конторы располагались в Баку, Тавризе, Трапезунде. Они ловко перехватывали торговлю, которая еще совсем недавно шла по караванным путям через степь, а сейчас, после чумы, совсем заглохла. Приходили не с пустыми руками. Они говорили, что теперь восточные специи текут другими реками: через моря, в арабский порт Басра, откуда доставляются в Трапезунд и Тавриз. Там теперь кипит торговая жизнь, шумят базары и звенят монеты в сумах сборщиков налогов.

Слова падали на подготовленную почву. Казна уже давно опустела. После того как перестали приходить караваны из Великой Степи через Хорезм, доходы упали. Некогда могущественные хорезмийцы, привыкшие вертеть всей ордынской политикой, оставались не у дел. Булгарские купцы все больше и больше смотрели на Крым, в портах которого, как в старое время, не было недостатка ни в товарах, ни в покупателях.

Теперь наушники, подкупленные серебром с Красной пристани, все чаще нашептывали хану, что и Тавриз, и Баку, и новые дороги, по которым текут в закатные страны драгоценные специи – это ведь его законная вотчина. Ее должен был получить по справедливости еще хан Берке за участие в походе против багдадского халифа. Тогда персидский правитель Хулагу вероломно присвоил эти земли себе.

Не раз властители улуса Джучи пытались вернуть свою законную добычу. Сейчас небеса благоприятствуют этому, как никогда. Держава ильханов давно распалась, улус оказался во власти слабых и беззаконных правителей.

Мне вспомнилось, что про это, бывало, говорил и мой дед. Наш султан тоже был не прочь стать наследником богатых торговых путей. Сетовал, что путь на Тавриз мешает старой морской торговле через Йемен и египетские порты.

Так уж повелось. Одни ищут свою удачу на поле брани, другие на торжище. А кто-то находит ее в постели. На базарах Каира ходило много рассказов о людях, нашедших ее в могиле.

XXXI. Симон из Львова

Первым делом по возвращении сразу отправились в баню. Ее было велено натопить к нашему приезду. Мы не задержались, потому получилось в самый раз. Горячая вода в одно мгновение уняла зуд расчесанных комариных укусов, а душа сразу воспарила ввысь, сбросив тяжесть треволнений последних дней. После мрачной зелени глухих лесов все казалось милым и прекрасным.

В прошлый раз я ведь даже не заметил, какие в Мохши искусные мыловары. Теперь, растирая свои усталые члены жесткой мочалкой из луба, я с наслаждением вдохнул благоухание нежной пены.

– Ладан, – засмеялся, заметив это, Злат, – здесь его любят добавлять в воду. Так и продают в москательных лавках – росный ладан. Вроде росы, значит.

Он уже послал человека к Илгизару, чтобы уведомить того о нашем возвращении, и собирался за ужином выслушать отчет о поиске убийц несчастного носильщика. Мне же не терпелось узнать, что неизвестного сможет вычислить этот мастер логических размышлений из привезенного нами известного.

Однако, едва я успел переодеться после бани в чистую одежду, как доложили, что меня спрашивает какой-то человек. По словам привратника, это был священник, который уже приходил вчера. Услышавший это доезжачий успокоил меня:

– Скорее всего по ладан. В городе ведь уже знают, что у египетского товара, который хранился у эмира под замком, объявился хозяин. И то дело! А то ты совсем ремеслу купецкому не радеешь. Того и гляди повезешь потом свой ладан обратно. Дед у тебя суровый? Осерчает и высечет.

Он поднялся:

– Не буду вашему купеческому делу мешать, – и,