Жаль. Мне нужно изучить моего врага. Узнать, чем он живет, найти его слабые места. Знаю, в открытом бою у меня нет ни единого шанса, но каждый сражается тем оружием, какое имеет.

Уроки отца не прошли даром. Я умею настаивать на своем вопреки воле мужчин, подчиняться, не подчиняясь, выжидать и действовать.

Я не сдамся.

Обыск затягивается до вечера. На этой комнате тоже лежит отпечаток личности Элвина, но неявный, смазанный. Не похоже, чтобы он часто бывал здесь.

Здесь властвуют книги. Сотни, тысячи книг. В основном трактаты. Магия, алхимия, астрология, эзотерика, философия, математика, естественные науки. Встречаются настоящие редкости — инкунабулы и рукописные гримуары. Из любопытства открываю одну из таких — в переплете деревянных дощечек и черной кожи. На пергаментных листах бурые символы, мало похожие на буквы любого из человеческих языков. Поначалу мне кажется, что чернила выцвели, но потом я понимаю — книга написана кровью.

Больше половины трактатов на неизвестных мне языках. Впервые задумываюсь, как много языков знает мой тюремщик. Вспоминаю наше общение и насчитываю никак не меньше дюжины.

День клонится к вечеру, я осмотрела уже больше половины шкафов, но так и не встретила ничего, способного приблизить меня к цели. В желудке начинает урчать все сильнее, в конце концов я решаю спуститься на кухню. Я не привередлива, куска хлеба с сыром будет вполне достаточно.

Заканчиваю с последним шкафом — на сегодня все. Встаю с колен и отряхиваю подол. Успеваю почти дойти до двери, когда понимаю, что я не одна в комнате.

— Привет, киска, — альбинос стоит в дверном проеме, перекрывая проход. Он держит за горлышко початую бутылку вина и салютует мне ею. — Выпьем?

— Нет, благодарю вас.

Пытаюсь обойти его, но пальцы, похожие на связку обглоданных костей, вцепляются в руку повыше локтя.

— Я сказал — выпьем, — повторяет он, раздвигая губы в нехорошей усмешке.

Мгновение я колеблюсь. Бежать? Сопротивляться? Или подчиниться? Элвин предупреждал меня насчет Фергуса. Чтобы я по возможности не попадалась ему на глаза. А если уж попалась — не заговаривала.

Но Элвин — мой враг. И он, судя по всему, не в лучших отношениях со своим братом.

Враг моего врага — мой… кто? Не знаю. Стоит проверить.

— Хорошо, давайте выпьем, — соглашаюсь я.

На лице альбиноса мелькает удивление, потом он свистом подзывает брауни и велит принести два бокала.

Вино красное, но не того насыщенного темно-рубинового оттенка, которым славятся вина моей родины. Я даже по запаху чувствую — эта лоза из провинции Шан. Мне не нравятся анварские вина, они слишком кислые, но из вежливости касаюсь губами края бокала.

— Значит, ты новая подстилка моего братца? — начинает Фергус, сделав большой глоток. — Ты пей-пей, сладенькая.

— Я не подстилка! — гневно возражаю я на это.

— А как тебя еще называть? Грелка? Киска?

— Можно «киска».

По крайней мере, это близко к правде.

— Странно, что Элвин притащил тебя сюда. Обычно он не водит баб домой.

— Поверьте, я была бы счастлива оказаться как можно дальше отсюда.

— Врешь.

— Не вру.

Он не верит.

У нас получается странный разговор. Кажется, Фергусу не нужны мои ответы. Ему достаточно, что я сижу рядом, слушаю и время от времени делаю вид, будто прикладываюсь к бокалу.

Он говорит и говорит, мимоходом вставляя бранные слова, от которых меня передергивает. Его речь грязнее одежд золотаря, рассказ прыгает с одного на другое, но, какой бы темы мы ни коснулись, разговор съезжает к моему тюремщику и его брату. К Элвину.

Несложно понять, что Фергус обижен на мага.

— Хитрозадый выродок считает себя лучше всех! — говорит он, стискивая бокал так, что еще немного — и марунское стекло пойдет трещинами. — Его гребаное высочество!

Налитые кровью зрачки изучают мое лицо. Он замечает синяк и прикладывает пальцы, словно сравнивая форму кровоподтека со своей рукой.

— Часто он тебя так ласкает?

— Не очень.

— Лицемерный ублюдок!

Я удивляюсь, заслышав в его голосе гнев. Меньше всего альбинос похож на рыцаря-защитника.

— Элвин всегда любил высокомерных сучек вроде тебя. Чтоб с гонором и не сразу давала. Но пожечь целую армию ради одной киски… Чем ты его так зацепила?

— Не знаю.

— Небось, хороша в постели.

— Боюсь, что это не так.

— Давай проверю.

К горлу подкатывает дурнота. Мне противна мысль о близости с мужчиной. Любым мужчиной. Память о насилии не ушла, просто спряталась. Чтобы напоминать о себе приступами щемящей боли или страхом.

Вот как сейчас.

Вздрагиваю и порываюсь подняться. Он прикрикивает:

— Куда пошла? А ну села на место! Так-то лучше. Чего трусишь? Я бы тебя подергал за сладкие сиськи, но блондинчик взбесится. Он всегда был жаденышем. Не любит, когда берут его вещи. Разве что сама согласишься. Согласишься?

— Нет.

Я прикрываю глаза и пытаюсь успокоиться. Я же отомстила. Они мертвы. Все трое.

Все хорошо.

…Не хорошо, не ври.

— Ага, так и знал. Все вы на нем виснете, кошки похотливые.

— Я не такая.

— Так я и поверил. Не надейся, шлюшка, он тебя тоже выкинет. Он со всеми так. Как надоешь — высморкается и вышвырнет.

— Хорошо бы побыстрее.

Альбинос пьяно хихикает:

— Что, правда хочешь уйти? Вот умора!

Это открытие приводит его в отличное расположение духа.

К сожалению, Фергус далеко не так пьян и глуп, как кажется на первый взгляд. Когда я осторожно подвожу разговор к легенде об оружии, откованном на погибель злым чародеям, он сразу понимает, к чему мои расспросы.

— Сказочки любишь? Да, кисонька? — ухмыляется он мне в лицо. — Выкуси. Элвин — мешок с дерьмом, но он мой брат. Не хватало, чтобы сисястая девка в ошейнике прирезала Стража.

— Я просто хочу снять это, — рука оттягивает ошейник — жест, за считаные дни ставший привычным. Эта полоска кожи душит меня и днем и ночью. Мечтаю сорвать ее, вдохнуть свежего воздуха.

— Дай посмотрю. — Я отшатываюсь от бледных рук, похожих на птичьи лапы, и Фергус снова смеется. — Да не бойся.

Мне не нравится его взгляд — голодный и алчущий. Не нравится, как он смотрит на меня — как на кусок свежеподжаренного мяса.

Снова становится страшно, но я знаю — нельзя показывать хищнику страх.

Если не хочешь стать жертвой.