Брауни снова берется за веник и затягивает свою немудреную песенку без слов.

Так позорно оканчивается моя первая попытка.

Не страшно. Есть много способов разузнать о человеке. Задать вопрос — самый простой, но не всегда самый верный. Вещи, которые мы выбираем, порой способны рассказать о нас больше, чем близкие друзья. Главное — уметь слушать.

Я умею.

Дергаю ручку двери, и она поддается. Маг настолько мало меня опасался, что даже не потрудился запереть свою комнату.

Его покои больше моих. Здесь есть заваленное вещами бюро и книжный шкаф. На стене картина — гротескные отвратительные создания пожирают и мучают людей. Обнаженные человеческие фигурки — смешные и жалкие, распяты на гигантских арфах, лютнях, вписаны деталями в жуткие механизмы. Люди корчатся и страдают, демоны хохочут. Должно быть, художник пытался изобразить ад. Отвожу глаза. Мастерство живописца несомненно, но от взгляда на шедевр накатывает настоящая жуть.

Очень похоже на Элвина. Наверное, вечерами он разглядывает картину, наслаждаясь зрелищем чужих мучений.

Всю вторую стену занимает гобелен с вытканной картой.

Шар из матового стекла под потолком и еще один — над письменным столом. Магические светильники. У меня в комнате есть такой же. Мой хозяин использует их вместо свечей, и хоть мне не нравится их холодный свет, не могу не признать, что они куда ярче тех же масляных ламп.

Шкура белого медведя на полу у камина. В углу мольберт с загрунтованным холстом. Его не трогали так давно, что грунт покрылся сетью трещин, наполовину осыпался. На бюро реторты и колбы вперемешку с исчерканными листами бумаги. В закрытой банке, заполненной мутной жижей, плавает что-то, пугающе похожее на голову младенца. Рядом нож в ножнах из темного дерева, резные костяные фигурки, мелкие инструменты непонятного назначения, свитки, замшевые перчатки, струны для скрипки, несколько перстней-печаток, письменный набор, чернильница с залитой в нее жидкостью подозрительного красного цвета и еще сотни других мелочей, разбросанных в полном беспорядке.

О, эта комната не просто рассказывает — она кричит о своем хозяине. Незримое присутствие Элвина ощущается здесь во всем. Большинство вещей превосходного качества, и на всех них неуловимый, но несомненный оттенок эпатажа.

Перед кем он рисуется здесь, в комнате, куда старается не пускать даже родственников?

Поначалу я теряюсь. Мне неловко вторгаться в его мир. И я никогда ранее не обыскивала чужого жилья.

Но голос совести тих. Гнев и жажда мести вещают куда как громче. Я начинаю осмотр с документов. И почти сразу понимаю, что это надолго…

Пару часов спустя я бессильно опускаюсь в кресло. Я устала, у меня болит голова, и я бессмысленно потратила время.

Маг меня переиграл. Больше половины бумаг на неизвестных языках. По внешнему виду букв я узнала ундландский и анварский. Еще один язык похож на тот, что показывал мне Элвин в Рино. Древнеирвийский. Но я не уверена до конца. О принадлежности двух других можно только догадываться.

Те бумаги, что я смогла прочесть, не представляют интереса. Списки дел, случайные цитаты, стихи — слишком хорошего качества, чтобы я могла заподозрить Элвина в авторстве, черновик письма, в котором маг цветасто и едко жалуется на скуку. Я возлагала большие надежды на два пергаментных свитка, но они оказались пусты.

После короткого отдыха я перехожу к книжному шкафу. В нем томик сонетов и с десяток трактатов по магии и алхимии. Половина снова на неизвестных мне языках, о содержании можно догадываться лишь по миниатюрам и литографиям. Кроме книг, в шкафу хранится несколько странных предметов. Еще более странных, чем те, что небрежно вывалены на бюро. Например, отделанный серебром сигнальный рог. Или деревянная резная фигурка сидящего на корточках существа с невероятно уродливым и злым лицом.

Мое внимание привлекает медное яйцо размером с кулак. Поначалу даже не само яйцо, а подставка в форме скрюченной человеческой руки. Красиво и страшно. Узловатые когтистые пальцы сжимают блестящую скорлупу, свет скользит по ней, играет, переливается.

Беру яйцо в руки. Оно теплое и приятно тяжелое, словно живое. По полированной поверхности пляшут золотые искры. Вглядываюсь в их кружение и вдруг понимаю, что это не искры.

Крохотные, сотканные из солнечного света женские фигурки. Обнаженные, с полупрозрачными крыльями за спиной. Как у бабочек.

Они скользят в вихре радостного танца. А меж небом и землей натянуты сотни блестящих медных струн, как на гигантской арфе. Струны поют, то нежно, то страстно, искрами на свету вспыхивают и гаснут аккорды, рождая новых и новых крылатых красавиц.

Золотые феи танцуют — совершенные в своей наготе, свободные и беспечные.

Смех перезвоном колокольцев.

Зов «иди к нам».

Я встаю, расправив радужные крылья. Одежды спадают ненужным грузом.

Я умею летать!

Хоровод в воздухе. Рука об руку с сестрами.

Мы смеемся и кружим в вихре танца.

Гладкая скорлупа купола над головой и блестящее озеро меди под ногами.

Становится жарче. Озеро раскаленного текучего металла бурлит и вспенивается. В нежном пении арфы нарастают зловещие нотки. Танец ускоряется, струны звенят торопливо, тревожно. Все трудней поспевать за мелодией. Купол над головой наливается темным пламенем.

У меня кружится голова.

Все плывет, сливается в мельтешении золотых искр.

Вспышки света.

Бесконечный бег по кругу.

Арфа грохочет, взвизгивает, дребезжит — разнузданно и фальшиво.

Задыхаюсь. Сердце бьется как сумасшедшее. Слишком быстро. Больше не могу так…

Щеку ожигает болью, и все прекращается в один миг.

Я сижу на полу, и Элвин, склонившись, трясет меня за плечи.

— С возвращением к опостылевшей реальности, сеньорита, — его голос сочится ядом. — Как вам грезы бронзовой Вары?

— Что?

Я пытаюсь пошевелиться и вскрикиваю от боли. Мышцы задеревенели, по телу бегут кусачие мурашки.

За окном темно, комнату заливает безжизненный яркий свет от шара под потолком.

Вечер.

— Что случилось? — спрашиваю я дрожащим голосом. — Только что было утро.

— Случилось, что одна хорошенькая идиотка зачем-то полезла в мои вещи, — зло отвечает маг. — Как будто опыт со шпагой ее ничему не научил.

Смущенно отвожу взгляд. Зря я надеялась, что Элвин не узнает про обыск. Щека все еще пульсирует болью. Подношу к ней руку и не могу поверить.

— Ты ударил меня?

— Три раза, — подсказывает он.

— Ты. Меня. Ударил!

— А вы предпочли бы так и сидеть, пуская слюни на эту дрянь? — Маг протирает бронзовое яйцо тряпицей, следя за тем, чтобы не касаться оголенной кожей поверхности, затем убирает страшную игрушку обратно в шкаф.