в порядке. Всё хорошо. Успокойся. Ты ледяной совсем. Давай укрою…

Она набросила на него плед, потом, сверху, накинула ещё и одеяло.

– Олежек, ляг. Ляг, пожалуйста.

Он слышал, но не понимал, о чём она. Тело застыло; он ощутил себя пассажиром, запертым внутри костяной клетки. Холод одолевал, поднимаясь от скрипучего пола. Пробивающийся через стекло рассвет не грел; он был холодный, красный – как зрелый гранат, как жидкий кармин.

– Открой.

Катин голос пробился как из другого мира. В ладонь ткнулся прохладный, гладкий замо́к. Пальцы сами собой, без всякой связи с владельцем набрали нужную комбинацию. Тихий, сухой щелчок.

– Готово, – с силой выдавил он.

Катя задёргала молнию.

– Ауч… Порезалась…

Он усмехнулся. Взял из её рук рюкзак. Раскрыл молнию сам.

– Они не любят чужих.

На бело-красный свет выглянул Звездочёт – встрёпанный, пыльный, без возраста и без бороды, пропахший благовониями чревовещательского шатра. Олег и не заметил вчера, в каком плачевном состоянии кукла. Работы предстоит много – и прежде всего, конечно, нужно вытравить этот запах: что-то тонкое, вроде гиацинта, и кисло-сладкий бергамот. И ещё вот эта пыль, сладкая, сухая, противная пыль, от которой першит в горле, невозможно вдохнуть, что-то внутри набухает, расходится, встаёт, как пробка…

Олег закашлялся. Воздух струился по губам, но в рот не попадал. В голове и теле стало горячо; в глазах почернело.

– Безымянный! – вытолкнул он и ничком упал в подушки. – Безымянный!

Очнулся от острого жгучего дубового вкуса на губах. Он снова мог дышать. Резко сел на кровати.

– Катя?

Она обернулась – но нехотя, медленно, с трудом оторвав взгляд от рассаженных на одеяле кукол. Кивнув на их напряжённые фигуры, спросила:

– Ты хотел их продать?

– Продать? – медленно повторил Олег, непонимающе глядя в полосатую стену, на фоне которой, в яростном утреннем свете, куклы казались чёрными силуэтами. – Продать?

До него дошла суть слова, и сердце сжалось. Мысль о расставании снова вызвала приступ удушья. Катя не теряя времени сунула ему в руки маленькую стеклянную бутылку.

– Это что? – кашляя, выдохнул Олег.

– Это коньяк из минибара. Смочи губы…

Опять этот резкий, дубовый привкус. Глоток. По пищеводу прошёл огонь, в пустом желудке распустился жгучий, согревающий цветок.

– Я… Я не буду их продавать. Я соберу Безымянного. Сейчас.

Ты, мой милый, милый Призрак, поднимаешься из тени,

Словно воин сновидений, словно флюгер наших мыслей.

Собираешься по крохе: тут рука и там сердечко,

Разгораешься, как свечка, с каждым шагом на дороге.

Стихи зазвучали в голове сами. Мельник мягко улыбнулся, как бы спрашивая: что же ты не сыграл на ярмарке самый главный фрагмент?

Олег вспомнил, как в детстве долгое время не связывал в голове ту сказку, что рассказывала мама, и тех кукол, что так берёг в чемодане отец. В сказке последнего персонажа звали Призрак, а среди кукол его величали Безымянным, и этот барьер казался непреодолимым. А потом он узнал, что это всего лишь неточность перевода. В какой-то момент загорелся мыслью выучить итальянский, чтобы прочесть «Мельницу» в оригинале. Но, как и многие высокие начинания, мысль вскоре увяла.

Он поднялся и, покачиваясь, держась за стены, добрался до ванной. Стараясь не смотреть в зеркало, в котором за спиной чудился белый силуэт, умылся; тщательно вымыл руки. Вернувшись в комнату, не обращая внимания на Катю, сменил футболку на свежую, кое-как втиснутую на дно рюкзака – в качестве подложки для кукол.

Рассадил всю компанию на столе. Включил масляную лампу. Выпил стакан воды.

Пожал руки задумчивым Онджею и Орешете; у Орешеты ладонь была решительная, у Онджея – холодная и вялая. Двумя пальцами тронул за плечо бывалого Кабалета. Мягко, почтительно кивнул Изольде. Улыбнулся Арабелле. Жадно, двумя руками обхватил Мельника, словно желая зачерпнуть в нём сил. Задержав дыхание, глянул на Звездочёта.

– Пора?

– Пора.

И принялся вынимать их лишние части – глаза, живот, руки, ноги, лицо – чтобы собрать восьмую куклу.

* * *

Пальцы сводило. Заболел правый локоть, что-то защемило в спине чуть ниже шеи. Олег сидел скособочившись, почти нырнув под настольную лампу.

– Зачем ты собираешь его, если он должен тебя убить?

– Ты что, веришь в эту легенду? – пробормотал он, сосредоточенно выколупывая третий глаз изо лба Орешеты. Терзать кукол было страшно, обидно, больно почти физически: покалывало ладони, и в глазах угнездилась резь, похожая на мелкий горячий песок.

– А тебе не кажется, что совпадений уж очень много? – заметила Катя, нервно расхаживая за его спиной. – Да и то, как легко ты отыскал Звездочёта…

– Они просто хотели собраться вместе. Они облегчили мне задачу, – не отрываясь от Орешеты и стараясь быть как можно нежней, ответил Олег. Покончив с третьим глазом, он принялся за Онджея – с ним вышло совсем быстро, только слегка усилились резь в его собственных глазах.

Катя села на кровать, с шумом втянула воздух. Спросила у потолка:

– Что, если это правда?

– Что? – буркнул Олег.

– Что ты соберёшь эту восьмую куклу, и она тебя убьёт?

Кажется, эта мысль не давала ей покоя: она снова вскочила и зашагала по комнате.

– Зачем бы ей меня убивать… – думая совсем о другом, пробормотал Олег.

– А хотя бы затем, чтобы ожить! Знаешь, как во всех этих старых сказках, где кукловод отдаёт кукле душу, и кукла становится живой!

– Они у меня и так живые, – усмехнулся Олег. Попросил: – Не мельтеши. Стол трясётся.

– Ах, простите, – фыркнула Катя и принялась бить кулаками модную бамбуковую подушку.

– Кать! – не выдержал он. – Успокойся! Сама себя накручиваешь, и мне мешаешь!

– Ах, простите! – крикнула она. – Просто, знаешь ли, переживаю. За тебя.

– Нечего за меня переживать.

Олег вернулся к куклам. Части Безымянного горкой лежали под лампой: круглые, чуть сплющенные глаза – они ловили блики от лампы и поглощали их серебристыми бельмами; длинные тонкие ноги, прятавшиеся внутри русалочьего хвоста Арабеллы; щуплый корпус, бывший когда-то животом Кабалета…

«Наверное, из-за этого, из-за своего разрушенного, плачевного состояния они сейчас не могут держать Катю в узде. Вот она и паникует».

Рядом лежали распотрошённые части: бывший русалочий хвост и перламутровые чешуйки, стружка, реснички из жёсткого искусственного волокна.

Олег отвернулся. Ему и в голову не приходило, что, чтобы собрать Безымянного, придётся почти что разобрать других кукол. Конечно, всем им доставалось по-разному: впадины из-под вынутых третьих глаз, например, легко скрывались под густыми чёлками Онджея и Орешеты. Но вот хвост Арабеллы… Без него русалка казалась коротышкой, пупсом-переростком, калекой. Разве что лицо, глаза, тяжёлые веки выдавали в ней прежние царственность и власть. Настоящая океанская королева – выше пояса…

Олег с приглушённым ужасом думал, что вскоре ему