В истории болезни записано, что меня привезли[82]в 9:27, подключили к кислородной маске, и через десять минут я ожил. Один из тех, кого привезли почти одновременно со мной, недавно умер. Это человек по имени Окада из Тибы. Он долго пролежал в коме, и скончался, не приходя в сознание. Земля ему пухом.

Г-жа Ёсиаки: Позвонили из полиции, и я мигом понеслась в больницу. Я знала о случившемся из телевизионных новостей, а тут еще позвонили с фирмы и сказали, что мужа на работе до сих пор нет. Испугалась: не может быть. И ждала дома, пытаясь заниматься чем-то по хозяйству. По телевизору в бегущей строке обнаружила фамилию Ёсиаки. Почти одновременно позвонили из полиции.

В больницу приехала в первом часу. От вида лежавшего на кровати почти голышом мужа, в которого были вставлены разные трубочки, я чуть не сошла с ума. А он лишь постанывал: холодно, холодно. Эти звуки лишь отдаленно напоминали речь. Он и после долгое время не мог говорить, и мы общались письменно. Правда, разобрать, что он пишет, тоже было весьма непросто. Он не мог толком вспомнить иероглифы.

Первую ночь я провела в комнате ожидания для родственников. После приезжала каждый день. Здесь также была семья Окада. Свидания разрешали трижды в день. Остальное время родственники проводили в комнате ожидания сбоку от стоянки. Там был телефон, и когда он звонил, каждый вздрагивал: неужели что-то случилось. И так целыми днями. Особенно первый день, помню, мы провели там с семьей Окада, не находя себе места. На шестой день разрешили принимать ванну, и после этого у меня слегка отлегло. Но, помогая медсестрам посадить мужа в ванну, я ужаснулась: мышц нет, сзади фигура — как у натурального старца. Но его такими откровениями смущать нельзя, и я ничего не сказала. Вообще-то он мускулистый, лишнего веса нет. Но по какой-то причине сошло и то, что было. Взглянув, как он изменился за эти шесть дней, я лишилась слов. Задница обвисла, он долго занимался теннисом, поэтому ноги были более мускулистые, чем у обычных людей. Смотрю — а от них почти ничего не осталось. Я была в ужасе.

Три дня из желудка торчали трубки. Язык перекрыл горло, в желудке возникли спазмы, и вместе с икотой выступал желудочный сок. Потому и вставили трубки. Неприятно при каждом движении. Потом узнал, что вначале каждые десять минут вызывали медсестер. Кое-как удалось меня откачать, миновать опасность. В тот момент мой показатель холинэстеразы был на уровне 59 единиц при 500 у нормального человека. Разница почти на порядок.

Когда вынули трубки, я наконец-то смог приподниматься. На четвертый день в районе висков и дальше к затылку началась головная боль, которая длится и по сей день. Сохраняется истощение организма. Конечно, сейчас мне намного лучше, но по-прежнему еще тяжело. Устают глаза. Они кажутся не круглыми, а треугольными. Самому мне свое лицо кажется странным. Глаза спустя год наконец-то пришли в норму, но изготовленные накануне инцидента очки стали совершенно непригодны. После я переделывал их три раза.

Всю первую неделю в больнице помногу раз видел сны. Он были двух видов: очень красивый и страшный. Красивый: закрываю глаза, и из них поднимаются облака. Цвет сначала белый, но постепенно меняется на розовый, желтый, зеленый. Тем временем облака разрываются, а там открывается мир натуральных цветов. Преодолев густой лес, я на чем-то оказываюсь на острове, около моря. Там повсюду цветут тропические цветы, порхают тропические птицы. Цвета сказочно красивые. Будто все это иллюзия. Подумал, не напоминает ли это галлюцинации от ЛСД? Ведь даже во сне увиденное показалось мне ирреальным.

В страшном сне меня кто-то тянет назад. Перед глазами останавливается электричка. И меня словно кто-то увлекает внутрь. Неприятное ощущение, будто меня подталкивают сзади. Я поднял руку и отогнал. И все это медленно исчезло.

Теперь та же ситуация, только меня окликают сзади. Неприятный сон. Прогоняю рукой, и все исчезает. Подумал: достаточно правой руки. Каким бы страшным ни был сон, он пропадет благодаря правой руке.

Вы занимаетесь теннисом, поэтому правая рука сильная?

Так-то оно так. Только не движется она, как хотелось бы. Пытаюсь поднять руку, а она не поднимается, как бы мне хотелось. Но под конец все-таки получается. Выдвинется рука, и это «нечто» исчезнет. Когда это понимаешь, то не так страшно, как прежде. Главное — понять, что сон этот можно разогнать.

Но все равно долгое время я не мог спать крепко. Иногда краснел потолок, я нажимал кнопку вызова и спрашивал медсестер и врачей, почему потолок такой красный? Дня через три тревожить их перестал.

Через неделю меня наконец-то перевели из реанимации в простую палату. После чего я перестал видеть кошмары. Странное дело, да?

После майских выходных, наконец, вышел на работу. Самому казалось, что я поправился, но что-то было не то. Хорошо хоть мог трезво судить о вещах. В этом смысле, слава богу, все было в порядке. На работе сначала тоже беспокоились, подвели меня к решению некоторых проблем, и успокоились, когда я проделал все четко. Я сам вздохнул облегченно. Кто, как не я, должен был бояться за собственную голову.

Но память сдала. Чтобы вспомнить, требуется много времени. Например, знаю, как зовут человека, но вспомнить не могу. Но стоит напрячься, с полминуты, минуту подумать, и оно всплывает. Выходит, у меня в голове нарушена некая схема. И команде приходится двигаться в обход. На это и требуется время. Но я ничего не забыл.

Наоборот, скорость принятия решений стала стремительней. И чувствовать я стал тоже быстрее. Я по характеру человек мнительный, но в последнее время принимаю решения быстро. Решимость повысилась, что ли. Перестал лишний раз сомневаться. Собрал мышление кулак. Пропала нетерпеливость. Решаю с лету. Коллеги тоже считают, что я изменился. Может, отчасти стал вспыльчивее. Когда льют в разговоре воду, прерываю собеседника и сразу говорю по сути.

Быстрое принятие решение — совсем неплохое приобретение. Вот только память и устойчивая сосредоточенность ухудшились. Нельзя сказать, что я не могу сосредоточиться, только не получается находиться в таком состоянии долго. Проходит какое-то время, и будто заканчиваются батарейки, после чего уже не хочется ничего. Фразы вроде: «Ну, держись, еще малость», — абсолютно не действуют. Наоборот, от этого только начинает болеть голова. И тут уже ничего не поделаешь. Нет, наш разговор я переношу вполне нормально. Но стоит взяться за мелкую работу, как очень устаю. Читаю текст, но ничего понять не могу. Не лезет в голову. Просто слежу поверхностно за набором букв, не понимая смысла. Такое ощущение, будто исчерпываю мысленную энергию.

Какое-то время я переживал, что же будет дальше, но сейчас я восстановился, появилась выносливость.

Ходить мне тоже непросто. Покачиваюсь и прикладываю силы, чтобы ходить прямо. Как в состоянии опьянения. Пытаешься идти прямо, а ноги как ватные. И это состояние возникает до сих пор. Мне не рекомендуется управлять автомобилем. По той же причине — быстрой утомляемости. В рамках постбольничной реабилитации я садился за руль, но отдыхал через каждые полчаса: ехал, останавливался, и снова отдыхал. После длительной езды пришел домой страшно уставшим, опустошенным и физически, и морально. Уже потом одна знакомая медсестра, услышав эту историю, крепко ругала меня за глупое ребячество.