Единственный взрыв разрушил фасад приземистого двухэтажного муниципального здания, разметав вокруг на огромной скорости тонны камня, стекла и металла. Когда прибыл оператор в сопровождении звукотехника, потрясенные возгласы которого раздавались время от времени рядом с камерой, ему пришлось пробираться через автостоянку перед школой, заваленную грудами обломков. Время от времени он переводил камеру на пристройку справа или на другую сторону парковки, куда начали прибывать полиция и «скорые». Но большую часть времени камера лишь просто фиксировала происходящее перед ее объективом.

Девушка, которая явно не осознавала, что потеряла руку, и бежала куда-то, выкрикивая чье-то имя. Части тел, головы. С тихим стоном бредущий сквозь дым маленький мальчик, лицо которого настолько было залито кровью, что он походил на новорожденного. Длинная полоса кусков мяса, словно гигантская груда кровавой рвоты, среди которой валялись немногие еще узнаваемые части тела. Судорожно дергающийся на земле старик, лицо которого представляло сплошную розовую массу с распахнутым в немом отчаянии отверстием рта. Половина симпатичной молодой женщины с открытыми глазами, ниже грудной клетки не было ничего, кроме обломка позвоночника и крыши автомобиля, на который она приземлилась.

Постепенно вопли начали стихать. На смену им пришли рыдания и стоны. Начала создаваться видимость некоего порядка. Бесцельное движение сменилось более направленной деятельностью, после того как появились белые кровяные тельца общественного организма, пытаясь восстановить его нарушенную структуру. Некоторые мужчины и женщины вели себя вполне целеустремленно, куда-то показывая, что-то крича, кого-то перевязывая. Другие, вполне возможно, сами были жертвами.

А потом появился он.

К этому моменту репортеры увидели уже достаточно крови и ужаса и переместились к въезду на автостоянку со стороны улицы. Звукотехнику становилось плохо дважды, оператору — один раз. Толпа у входа на стоянку еще не успела собраться, но весть о случившемся уже начала распространяться, и ни у кого не осталось сомнений, что это из ряда вон выходящее происшествие.

Однако человек с сумкой уже был там, примерно в том же месте, где я заметил его раньше. Высокий, с короткими светлыми волосами, он стоял, глядя на картину разрушения сквозь дым пожара, который на тот момент даже еще не начали тушить. Бобби нажал на паузу.

Блондин не улыбался. Это было ясно, хотя картинка подпрыгивала и различить детали лица было почти невозможно. Он просто стоял и смотрел.

Мы оба молчали. Бобби потянулся к банке с чаем, попытался глотнуть, сообразил, что забыл ее открыть, открыл и осушил наполовину.

— Ладно, — тихо сказал он. — Остальное — лишь общий план.

Он вынул кассету, бессознательно обращаясь с ней так, будто она была чем-то заражена. Вставив в видеомагнитофон другую, он включил воспроизведение.

— Ее я получил от одного техника из отдела медиа-анализа, — пояснил он. — Для служебного пользования, напоминание людям в Вашингтоне. Сборник репортажей о некоторых событиях, случившихся за последние десять — пятнадцать лет, постоянно обновляющийся.

Первый фрагмент я узнал почти сразу — его показывали небольшими дозами большую часть последней недели. Последствия расстрела в Англии. Раннее утро. Камера двигалась вполне уверенно — видимо, в руках хорошо подготовленного оператора из Би-би-си. Группы людей, поддерживающих друг друга. Медики, столпившиеся у дверей, откуда выносили тела — некоторые покрытые простынями, другие — лишь кровью. Еще несколько не менее опытных репортерских команд. Кольцо полицейских вокруг перекрестка двух оживленных улиц. Криков почти не слышно, основным фоном был лишь шум проносящихся мимо машин — люди опаздывали на встречи или возвращались из тренажерных залов, спеша избавиться от литров выпитой диетической колы.

Нам не пришлось слишком долго ждать, но кадр был смазанным и неубедительным. Камера двигалась вдоль ограждения, изнутри, показывая собравшихся снаружи людей и среди них — высокого человека со светлыми волосами. Бобби остановил ленту, прогнал ее вперед и назад. Лицо было слишком маленьким, а камера перемещалась чересчур быстро.

— Это он, — тем не менее сказал я.

В течение следующих двух часов мы смотрели остальные репортажи, составлявшие целую галерею смертей. Вскоре я сбился со счета, но перед нами прошли по крайней мере тридцать эпизодов массовых убийств, пока различия между ними — места, звуки, изменившаяся более чем за десятилетие одежда — не стали казаться малозначительными на фоне сходства. По большей части мы не видели ничего такого, что могло бы привлечь внимание, но некоторые эпизоды оказались занесены в перечень, который начал Бобби на листке гостиничной бумаги.

Закусочная в Панама-сити, Флорида, 1996 год. Главная улица в городе на севере Франции, 1989 год. Торговый центр в Дюссельдорфе, 1994 год. Школа в Нью-Мексико, всего лишь в прошлом году. Строящийся переулок в Нью-Орлеане в 1987 году, где, по предположению следствия, ссора между наркодельцами переросла в перестрелку, в результате которой шестнадцать человек погибли и тридцать один был ранен.

— Это он, — снова и снова повторял я. — Это он.

Наконец лента остановилась, без каких-либо церемоний. Судя по всему, мало кому удавалось досмотреть ее до конца.

— Нам нужны еще записи, — сказал Бобби.

— Нет, — ответил я. — В самом деле нет.

— Да. Другие записи тех событий, где он не попал в поле зрения камеры.

— Вероятно, его там и не было. Он мог быть и не единственным. Наверняка есть и другие.

Я прошел в ванную и выпил пинты три тепловатой воды из очень маленького стаканчика.

— Авиакатастрофы, — сказал Бобби, когда я вернулся. — Взрывы в Северной Ирландии, Южной Африке. Гражданские войны за последние десять лет. Эпидемии гриппа. Кто-то должен быть их причиной. Возможно, мы ищем не там. Возможно, это вовсе не фундаменталисты с той или другой стороны. Возможно, это люди, которые ненавидят вообще всех.

Я не слишком убежденно покачал головой. Бобби вынул кассету из аппарата и повертел ее в руках.

— Но почему мы должны на этом останавливаться? И какова вероятность того, что он случайно мог столько раз попасть в кадр?

— Это не случайность. Это знак, предназначенный для тех, кто знает. Знак, который говорит: «Это сделали „соломенные люди“».

— Но теперь-то, можно считать, он у нас в руках.

— В самом деле? Некий блондин, лица которого в кадре почти не различить, и ряд никак не связанных между собой событий, разбросанных на протяжении десяти лет по половине западного мира? Хочешь позвонить в Лэнгли и узнать, заинтересует ли это кого-нибудь? Или нам попытаться связаться с Си-эн-эн? У нас нет и доли авторитета Уодворда или Бернстайна, и все это выглядит лишь как очередная чушь про некую тайную организацию, пока у нас нет в распоряжении ничего, кроме неясных намеков. Можно провести за компьютером целый день и не извлечь никакой информации из тех картинок, что мы видели.