— Я к Росси, — объявила бабушка.

Росси были землевладельцами, им принадлежала земля между бабушкиным домом и сыроварней.

— Можно я с тобой? — спросил Паоло.

— Нет, — решительно ответила бабушка. — Синьора Росси собирается рожать. Оставайся дома.

Бабушка была акушеркой, без нее не обходились ни одни роды в предместье, где она жила.

Бабушка села на велосипед. Паоло дождался, пока она скроется за поворотом залитой солнцем тропинки, после чего, вопреки бабушкиному запрету, поспешил в свое укрытие, в свой рай. Он уже был там, когда услышал вдруг тихий разговор, тяжелое прерывистое дыхание, стоны. Эти захлебывающиеся звуки доносились оттуда, где заросли были гуще и выше. Паоло осторожно прошел вперед и увидел на траве рыжеволосую девушку и чернявого юношу, их сплетенные руки и ноги.

— Зораида, — одними губами произнес он, узнав старшую дочь Росси.

Узнал он и того, кто был с ней, — Артемио, конюх графа Ламберти.

Паоло закрыл глаза, чтобы не видеть, и заткнул уши, чтобы не слышать. При попытке решительно отгородиться от воспаленной вожделением парочки, он выронил книгу, и она упала на землю с глухим шумом. Мальчик успел лечь в траву и лежал не шевелясь, пока чья-то рука не тронула его за плечо и чувственный женский голос, чуть хриплый, не вернул его к действительности.

— Подглядывать вздумал? — насмешливо спросила Зораида. — Маленький еще, нос не дорос.

Артемио и след простыл. Паоло поднял глаза на Зораиду: огненные волосы, глаза зеленые, как трава после дождя, мягкий припухлый рот, ослепительно белые зубы.

— Негодный мальчишка! Испортил мне удовольствие.

Она погладила его по щеке, пылавшей от возбуждения. Ее прекрасные зеленые глаза улыбались из-под длинных рыжих ресниц. Она нравилась Паоло, он был влюблен в Зораиду и одновременно ненавидел ее.

На девушке было синее хлопчатобумажное платье, старенькое, выцветшее. Паоло завороженно смотрел на огненный волнистый локон, ниспадавший вдоль шеи на белое плечо, покрытое капельками пота. Правильный нос и высокие скулы были усеяны мелкими веснушками.

— По-твоему, хорошо так смотреть на женщину? — с упреком спросила Зораида, польщенная в душе бурей чувств, которые она внушала этому мальчику. У нее были сильные руки, привычные к работе и потому красные и шершавые.

— Ты ведь никому не расскажешь, что ты видел, правда? — с деланым равнодушием спросила она.

Паоло все смотрел и смотрел на нее, не произнося ни слова. Она была очень красивая. Очень! В нем, как всегда, боролись два чувства — любви и ненависти. У него разрывалось сердце от того, что он видел минуту назад. Он не заметил, что плачет: крупные обжигающие слезы покатились из глаз.

— Здравствуйте, этого только недоставало! Ты что, плачешь? — ласково спросила она. — Милый ты мой мальчик.

Она вытерла Паоло слезы, прижала его к груди. Он испытывал райское блаженство и адские муки. Неожиданно для себя он отстранился от девушки.

— Я тебя ненавижу, — холодно, твердым голосом объявил он. И, убрав с лица ее руки, бросился прочь.

— Паоло, подожди! Ты забыл книгу! — кричала Зораида, догоняя его.

Он забыл все на свете, забыл, что бабушка велела ему сидеть дома, забыл о своем тайном убежище, о недочитанной книге. Давая себя догнать, он остановился. Оба тяжело дышали от бега.

— Брось дуться, — сказала Зораида. — И не ври, будто меня ненавидишь. Ты просто ревнуешь. Но не равняй себя с Артемио, ему двадцать лет, а тебе сколько? Ты еще маленький и некоторых вещей не понимаешь.

Что правда, то правда. Ему было одиннадцать лет: он перешел всего-навсего в седьмой класс.

— Отдавай книгу! — потребовал, протягивая руку, Паоло.

Она прижала книгу к груди.

— Ишь, чего захотел! Сперва улыбнись мне и скажи, что мы друзья.

Паоло очень хотелось сказать ей, что она красивая, и признаться в любви. Как, подумать только, как она могла оказаться в объятиях этого сиволапого Артемио, недостойного даже смотреть на нее!

— Ты ровным счетом ничего не понимаешь, — сказал он, беря себя в руки.

— Я всегда тебя вижу с книгой, и, может, в чем-то ты и умнее меня. Наверняка когда-нибудь ты окончишь университет, профессором станешь. Но что из того, что маленький Паоло умнее меня, если я чувствую, что он меня любит и что мы с ним друзья? «Эдмондо де Амичис», — прочитала она на обложке книги фамилию автора. И дальше название: — «Марокко», — и наконец фамилию издателя: — «Джованни Ровести».

Она хитро улыбнулась.

— Дай сюда книгу!

— А тебе известно, кто такой Джованни Ровести? — с той же хитрой улыбкой спросила она. — Интересно, что ты о нем думаешь?

Странный разговор. Что он может знать об издателе книги, которую читает?

— При чем тут Джованни Ровести? — мрачно спросил он, вырывая у нее книгу.

— А при том, что Джованни Ровести — твой отец, любой тебе это скажет, — равнодушно объяснила Зораида. И, пожав плечами, скрылась в зарослях кукурузы.

Паоло бросил книгу в канаву и побежал к бабушкиному дому. На задах огорода сохли на веревках белые простыни. Здесь он остановился. В лучах заката простыни казались золотыми кулисами. Они пахли солнцем и зрелыми колосьями. Паоло пустился в пляс, кружась и драпируясь при этом в пахучие полотнища. То, что он услышал от девушки, ошеломило его. Ошеломило и наполнило гордостью.

Была первая суббота мая. Выйдя из поезда, Паоло от вокзала пошел по бульвару в сторону центра. Выпил кофе в баре «Центральный» и направился к Дуомо — главному собору. Площадь, старинный храм на ней, высокая колокольня и компактный баптистерий радовали глаз и душу.

Многоцветный мрамор празднично переливался в теплых лучах утреннего солнца. Паоло присел на ступеньках баптистерия. Зажег сигарету и закрыл глаза, с удовольствием погружаясь в глубину веков, откуда веяло благополучием.

Он жил в Милане вот уже почти два года — с тех пор как поступил в тамошний университет, но любимым городом для него оставалась Парма. В Милане он чувствовал себя вырванным с корнем растением, нуждающимся время от времени в очередной подпитке, в новой порции живительных соков, которые могла дать ему только Парма.

Площадь, наполовину залитая солнцем, дышала царственной древностью. В Парме и поныне ощущалось присутствие герцогини Марии-Луизы, ее просвещенного правления, любви к искусству, творческого духа, созвучного этому прекрасному городу.

Паоло провожал взглядом голубые завитки сигаретного дыма. Еще одна затяжка — и он продолжит путь к дому матери, к Порта-Сан-Варнаба.

— Паоло, ты?

Вопрос вывел его из состояния сладостного оцепенения. Он повернул голову и узнал Серджо Склави, своего лицейского товарища. Серджо был одет нарочито небрежно: джинсы, клетчатая рубашка, пуловер. Он отрастил усы.