Ингольв, верно, оказался на своём излюбленном для утренних разминок месте. Он уже закончил, и теперь, ополоснувшись в ледяной, ещё хранящей дыхание горных вершин, реке, выходил на берег.

Асвейг метнулась в сторону, укрылась за сосной и выглянула, наблюдая. Не решилась нарушить его сосредоточение после урока тела и духа. Знала, как важно сейчас это для него, особенно когда покровительствует над ним Фенрир: существо буйное и опасное. Да и полюбоваться было на что, чего таить.

— Выходи, — громко, с лёгкой насмешкой в голосе, позвал её Ингольв, успела она только унять взволнованное дыхание. — Чего прячешься?

Асвейг вздохнула и вышла навстречу, не сводя с него глаз. Всё ведь слышит и замечает — не укроешься. Приблизилась неспешно, наклонилась и, взяв рубаху с земли, подала Ингольву. Тот за руку её поймал и к себе рванул — обдала прохладой его кожа, ещё не согревшаяся после купания. Руки, нетерпеливые и сильные, скользнули вниз по спине.

— Никак убить меня хотела? — викинг склонился к лицу.

— Есть, за что, верно, — постаралась как можно серьёзнее ответить Асвейг, но улыбка всё равно наползла на губы.

Ингольв покачал головой, продолжая размеренно и ощутимо поглаживать её поверх одежды. Но уже от этого всё внутри переворачивалось.

— Поедешь со мной? — с лёгкой хрипотцой, всё жарче распаляясь, проговорил он. — Пока Лейви не вернулся, хочу до Кетиля съездить. С Одди повидаться.

Коснулся коротко её щеки губами и взглянул вопросительно, зная, видно, что она и отказаться может. Всё ж не её сын, и видеться с ним, словно с напоминанием о том, что когда-то случилось, ей не слишком приятно.

— Поеду, — Асвейг повисла на его плечах, так и сжимая в пальцах рубаху.

Что бы ни было, а из жизни это теперь не выбросишь. И гораздо хуже было бы, если бы Ингольв о сыне собственном совсем позабыл. Тогда все упрёки Сиглауг оказались бы правдой.

— Спасибо, — просто шепнул Ингольв, всё понимая.

Ловко справился с застёжкой её плаща, бросил его на землю и подтолкнул призывая ложиться.

Никто против их отъезда возражать не стал: всего несколько дней — и вернутся. Благо, ехать не так уж далеко. Кнут поворчал, конечно, что дом снова без хозяина остаётся. Да ещё и без хозяйки. Не слишком добро сказал, а всё равно в душе короткой вспышкой промелькнула благодарность: всё ж признаёт, хоть и за то, как с дочерью его получилось, до сих пор обиду держит. Но он сам отказался от попытки вернуть её. Сам решил. А потому в открытую ни с кем враждовать не пытался. Даже с Блефиди.

На следующее утро, оседлав самых быстрых лошадей, Ингольв и Асвейг выехали в сторону поместья Кетиля. И ясно было, как белый день, почему викинг торопится с сыном повидаться — оттого нехорошо становилось на душе и тягостно в мыслях. Он всерьёз считал, что из стражения с двумя конунгами может и не вернуться. Ни разу они о том не говорили, и бесполезно было упрашивать его поберечься. Не дурак ведь, и сам всё понимает. Но и глупо надеяться на то, что он задумается о собственной сохранности, когда воля Фенрира обуяет его в пылу схватки.

И в те моменты, когда размышления о том наваливались всей тяжестью, Асвейг готова была благодарить кого угодно из богов за свой дар. Даже Хель. Уж, если что скверное случится, а ничьего разрешения на то, чтобы снова его возродить, спрашивать она не станет.

И как хотелось спокойствия в дни временного затишья, а в дороге — странное дело — было как будто привычнее. Приятно было ехать чуть позади Ингольва, рассматривать его могучую спину и ловить на себе короткие взгляды, когда он оборачивался. Это выстраданное счастье — находиться рядом с ним и чувствовать его любовь — было пропитано горечью всех потерь, что случились за это время. Но оттого счастьем оно быть не переставало.

Старались ехать открытыми дорогами, не залазить в чащу, не плутать без дела: ведь прятаться сейчас ни от кого не было нужды. А потому скоро и увидели вдалеке, окруженное безлесными холмами, поместье Кетиля. Ингольв ударил коня пятками, припуская быстрее. Асвейг постаралась не отставать. Во дворе работала Гейра, чистила, сидя на чурбаке, корыто, о чём-то крепко размышляя. Увидела гостей не сразу, а после вскинулась, едва не опрокинув посудину. И что-то мелькнуло в её осанке, в блеске глаз, что заставило Ингольва едва не скатиться из седла на землю.

— Что стряслось? — без приветствий окликнул он хозяйку, подходя ближе.

Взял её за плечи, встряхнул. А та беспомощно посмотрела на Асвейг, которая пока тоже ничего понять не могла.

— Фадир приезжал несколько дней назад, — она понурилась, как только оглушённый такой вестью Ингольв отпустил её. — Забрал Одди.

Викинг отвернулся от неё резко и пнул чурбак, на который Гейра поставила корыто. То слетело от силы удара и закувыркалось по земле. На шум выглянул и Кетиль — почему-то с подвязанной рукой, а когда ближе подошёл, стало видно, что и на лице его остались ссадины и только вошедшие в самый цвет синяки.

— Почему вы не послали никого ко мне, когда Фадир забрал моего сына? — Ингольв повернулся к нему, вовсе не обращая внимания на его потрёпанный вид.

— А разве есть нам, кого посылать? — хозяин вовсе не растерялся. — Мы и так тут еле справляемся. А если ещё и к тебе ехать, так и вовсе время терять. Сам собирался ехать, как очухаюсь слегка.

Викинг вдохнул шумно, но больше яриться не стал, только взглянул на Асвейг, которая осторожно коснулась его локтя, напоминая о том, что надо бы держать себя в руках. Ингольв, не желая, видно, больше ни о чём говорить с хозяевами, молча прошёл в дом. Сиглауг, которая сидела за вязанием у очага и даже не двинулась с места, заслышав о приезде гостей, только голову в его сторону повернула.

— Не кипятись, Ингольв, — сказала, снова возвращаясь к своему занятию. — До Сумарстага у тебя время есть сына вернуть. Если пожелаешь.

— Что?! — викинг так и встал на месте.

А в груди нехорошо толкнулось сердце: не к добру мачеха его так спокойна, да и злорадство холодное в её тоне так и сквозит.

— Почему до Сумарсдага? — спросила Асвейг вместо онемевшего Ингольва. — Что он задумал?

— Третья зима великанская прошла, — дёрнула плечом Сиглауг, наконец откладывая рукоделие. Встала, прошлась величаво вдоль рядов лавок и посмотрела на брата, который только в дом вернулся. — У нас рабыня померла, да и у многих кто-то умер в последнее время. Так ведь?

Ингольв всё же пришёл в себя после первых её слов. Уж неизвестно, какие дурные мысли его под дых ударили, но и у Асвейг невольно рождались в голове самые скверные предположения насчёт того, зачем Фадиру понадобился мальчик, который ему и никто вовсе.

— Всё так говоришь, — кивнул викинг. — Только сын мой тут при чём?

— Фадир его в жертву принесёт в храме, всё так же безразлично разъяснила Сиглауг. — Не сам, конечно. Хакон Однорукий это сделает, потому как он там хозяин. Все его признали. Твоей трусостью. Твоим изгнанием он там закрепился. Боги давно, видно, крови требуют. Так бастард бастарда — чем не искупление перед их гневом?