— В первый раз — он денег обещал, истинный крест, — брызгал слюной Самоха.

— Про крест не надо. Ежели в доме твоем, скажем — в подвале — поискать хорошо, там много чего интересного найти можно.

Неожиданно Самоха дернулся и ногой ударил Серафима.

— Жизнь свою спасаешь? Меня продал? Почто про схорон сказал?!

Видно, с награбленными да запрятанными ценностями я попал в точку.

— Так ты расскажи, куда и на что он тебя подбивал?

Я наклонился к Самохе поближе. Глаза его с ненавистью и злобой смотрели на меня.

— Ты глазенками-то не сверкай, а то вмиг их лишишься!

— Да пошел ты! — отвернулся Самоха.

— И говорить не будешь?

В ответ — молчание. Ничего, я и не таких говорить заставлял.

Я сорвал с Серафима шапку, вытащил нож и отсек ему ухо. От боли и неожиданности Серафим вскрикнул.

— Я скажу, все скажу!

Не обращая внимания на крики, я отрезал второе ухо.

— Это чтобы ты понял — я шутить не буду. Начал бы говорить сразу, остался бы при ушах.

— Скажу, все скажу!

— Ну — смотри, иначе всего остругаю. Кто такой Иван?

— Писарь в Казенном приказе.

Я так и предполагал.

— Он навел на обоз с золотом?

— Он, иуда!

— Где, в каком месте напасть думали?

— За Ярославлем, на вологодском тракте; там место удобное есть — дорога в гору идет, обоз ход сбавит.

— Когда обоз?

— Через седмицу ровно.

— А чего Иван сам обоз грабить не хочет?

— Людей у него мало, десяток только.

— Где встречаться должны?

— Как обоз в гору подниматься будет, мы напасть должны, а Иван со своими людьми на обоз сзади нападет. Он за обозом из самой Москвы ехать должен. Мало ли — вдруг планы изменятся у стрельцов.

В основном план прост и понятен.

— Твои люди где?

— Самоха и эти двое.

Я резанул его ножом но подбородку, брызнула кровь.

— Я же просил правду говорить. С этими тремя обоз с охраной не взять. У тебя еще два десятка быть должно. Где они?

Сзади раздался щелчок. Я слишком хорошо знал этот звук и мгновенно упал на бок. Громыхнул выстрел.

— Ах ты, сука! — Федор выбил пистолет из руки Самохи.

Когда мы отвлеклись на Серафима, Самоха вытащил из-за пазухи пистолет и выстрелил мне в спину. Только щелчок взводимого курка смог меня упредить. Руку-то искалеченную ему Федька перетянул ремнем, но не связал, вот он и решил воспользоваться моментом, пока на него никто не смотрит.

Обозленный Федор стал пинать сапогами Самоху.

— Тать паршивый! В спину! Убью!

— Остановись, Федор, допросить его надо!

Я хотел продолжить допрос Серафима, повернулся и обомлел — тот лежал на дороге навзничь, а вместо лица у него была кровавая мешанина из костей. Вместо меня Самоха угодил в лицо Серафиму. Со столь близкого расстояния свинцовая пуля просто разворотила кости.

Наука мне и Федору — не поворачивайся к живому врагу спиной. Мы сочли, что он ранен и слаб, и лишь случайность или чудо спасли меня от неминуемой смерти.

— Хозяин твой уже много рассказать успел.

— Сука он! Сволочь продажная! Ничего не скажу!

— Это мы сейчас посмотрим.

Я приказал Федору:

— Разведи костер.

Федор подобрал топор, с которым на меня бросался Серафим, срубил несколько веток и сложил их шалашиком. Наколол ножом лучину, поджег.

Сначала нехотя, а потом все живее огонь стал лизать ветки.

Я сунул нож в огонь.

— Эй, барин, ты чего удумал? — спросил Самоха севшим голосом.

— А вот как докрасна лезвие накалю, так глаза тебе им и достану.

— Нет, не надо, не хочу! — завыл Самоха.

— Тогда говори.

— Все скажу. Черт с ним, с Серафимом, все равно сдох.

— Где остальные люди?

— В разных местах проживают. В моем селе их больше нет, — Самоха мотнул головой в сторону убитых пищальников.

— Где еще и кто?

— Всех не знаю. За Ярославлем деревенька Ясенево есть, там Гаврила лысый, под ним — пять человек. От Ясенево на Вологду верст десять — сельцо Красный Яр, Горбун там. Звать как, не знаю, у него — тоже пяток мужиков. Все жестокие, злые, ребенка не пощадят. В Ярославле самом, возле церкви Святого Дамиана…

Голос Самохи стал тише, неразборчивее, он закатил глаза и смолк.

— Эй, Самоха, очнись! — я тряхнул его за плечо.

Куда там! Я взял его за руку — пульса нет. И этот мертвяк!

— Давай-ка, Федя, сбросим их с дороги да снежком присыплем. Хоронить — много чести.

Мы забросили трупы подальше от дороги и слегка присыпали снегом.

— Что делать будем?

— Для начала лошадь и сани на постоялый двор вернем.

— Ага, и лошадей этих разбойников туда же, они им уже не нужны.

По следам на снегу мы отыскали лошадь Серафима и с санями — лошадь Самохи, вывели их на дорогу. Чего животине в лесу мерзнуть да от голода мучиться?

Потом развернули сани и двинулись в село.

— Эй, хозяин, принимай! Лошадь твою с санями возвертаем в целости и сохранности — с прибытком даже.

Мы загнали во двор Самохинскую лошадь и сани. Увидев их, хозяин сразу понял, кому они принадлежали, и слегка побледнел.

— А Самоха где?

— С архангелом Петром беседует, наверное.

Хозяин осуждающе покачал головой.

— За что ж вы его так?

— Из кустов он по боярину стрелял, — пояснил Федор, — вот и поплатился.

Мы поехали по дороге назад, захватив с собой лошадь Серафима. Лошадь верховая, не тягловая, самим сгодится. Пока от самой Москвы за ним гнались, поняли — лошадь хоть и не арабских кровей, но ходкая и выносливая.

— Куда теперь? — спросил Федор.

— Пока к Ярославлю, а там думать будем.

Я трясся на коне и размышлял. Найти названных Самохой людей вполне можно. А дальше что? Арестовать или казнить их нельзя — улик нет, оба свидетеля мертвы. Да и полномочий таких у меня нет. Стало быть, и людей искать — пустая трата сил и времени. А вот Ивана с его бандой прищучить вполне можно.

Через шесть дней обоз уже должен быть у горы. Про то, что Самоха и Серафим мертвы Иван никак знать не может, поэтому будет за обозом следовать и выжидать, когда на ценный груз нападение произойдет, чтобы коварно ударить в тыл стрельцам. А вот что сделать надо. Перехватить обоз и переговорить со старшим; если он — мужик головастый, то суть сразу поймет. И потом устроить пальбу и имитацию нападения на горе, а как Иван с бандой подоспеет, всеми силами обрушиться на него.