Конечно, у них теперь есть маленькая Женька. Она – счастье их всех, и отца, и Лизы, и Вячеслава, но разве можно перестать плакать по ночам, когда видишь во сне тех, кто лишился разума и самой жизни из-за чудовища, которое не щадило никого, ни своих врагов, ни посторонних, случайно попавших в поле его воздействия людей? Дрожь начинает бить при этих воспоминаниях – дрожь неподвластного рассудку ужаса. Утешает одно: чудовища больше нет, оно сгинуло. Официальное расследование показало, что Людмила Павловна Абрамова погибла при пожаре, который произошел в ее квартире на улице Знаменщикова. Вместе с ней погибли ее коллега доктор Сергеев и сестра-хозяйка психиатрической больницы Алевтина Федоровна Чернышова. Дом удалось спасти, но квартира Абрамовой выгорела совершенно. Трупы было бы невозможно опознать, если бы не показания Эльвиры Чернышовой, племянницы Алевтины Федоровны. Она же и призналась в поджоге, сообщив, что страшно ревновала своего сожителя, доктора Сергеева, к Людмиле Абрамовой, а когда узнала доподлинно, что они являются любовниками, а ее родная тетка помогает им обманывать племянницу, решила отомстить. Не в силах сладить с ревностью, она отравила большим количеством снотворного домашнее вино, которое Чернышова сделала, чтобы подарить Абрамовой на день рождения. Чернышова и Сергеев были приглашены на пирушку. Эльвира пришла, когда, по ее расчетам, снотворное должно было подействовать, облила все в квартире бензином и подожгла.

– Они смеялись надо мной, они называли меня дурочкой Элькой, а тетя Алевтина, я почти уверена, отравила моих родителей! – твердила Эльвира.

Дело вел другой следователь – не Лиза. Оснований сомневаться в результатах не было. Лиза вздохнула с облегчением… Не верил в случившееся только Тополев, но он находился в таком тяжелом душевном состоянии после пережитого по вине Абрамовой, что на его слова особенно не обращали внимания. И даже Лиза, которая была ему ближе всех, которая за время его выздоровления стала ему настоящим другом, больше не хотела слышать о том, что убить ведьму можно только серебряной пулей.

Впрочем, они уже не виделись с Тополевым несколько лет. После относительного выздоровления он уехал в Хонко Амбани, к Кузьмичу, который теперь никак не мог продолжать браконьерствовать, потому что любимый племянник стал работать в рыбоохране. Изредка Кузьмич писал Лизе и Вячеславу, поздравлял с праздниками, ну и жаловался на «Ваньку», который иногда становится каким-то диким, чего-то боится, все твердит о том, что надо ехать в Москву…

– Что ты? – обеспокоенно шепнул Вячеслав, почувствовав, как дрожит Лиза, слишком глубоко погрузившаяся в воспоминания.

Она открыла глаза и заставила себя вырваться из этой засасывающей, вынимающей душу тьмы.

Нельзя позволять себе увязнуть в прошлом. Это было страшно, но это миновало. У нее есть дочь… Надо будет завтра же, еще до отъезда, позвонить ей и отцу – в Хабаровск. Вот ради нее и надо жить настоящим, радоваться каждому дню, который удалось вырвать у смерти, казавшейся неминуемой. Надо думать о будущем, о поездке в Нижний Новгород, как теперь стал называться Горький. Отец попросил съездить туда, побывать там, где прошло детство его и Жени, где они были счастливы до тех пор, пока Ромашов-Мец не уничтожил их безмятежную жизнь…

Именно по пути в Нижний, в ожидании вечернего поезда, Лиза и Вячеслав и оказались на сеансе знаменитого гипнотизера Каширского. Знаменитого и опасного – опасного хотя бы тем, что он вызвал у Лизы такие тягостные воспоминания.

Нет, все-таки не нужно им было приходить сюда!

А что, если Каширский обратит внимание на нее и Вячеслава? Если захочет именно на них испытать силу своего взгляда? За себя-то Лиза не беспокоилась, но Вячеслав может не выдержать…

Не лучше ли уйти, пока не поздно? У них крайние места – около самого прохода, – так что, выбираясь отсюда, они никому не помешают.

Лиза уже закинула на плечо ремешок сумочки, но тотчас поняла, что удобный для бегства момент упущен.

Каширский уже почти рядом. Попытаться уйти сейчас – значит, непременно привлечь его внимание.

И стоило Лизе об этом подумать, как гипнотизер начал поворачиваться в их сторону.

Лиза неуловимым движением сбросила с плеча ремешок и чуть шевельнулась, давая возможность сумке соскользнуть между сиденьями. Вячеслав немедленно нагнулся за ней, да еще с соседнего ряда склонился какой-то человек в темно-синей ветровке, а сама Лиза с преувеличенным вниманием следила за тем, как мужчины пытаются достать ее сумку.

Однако боковым зрением она отметила, что Каширский приостановился и смотрит на нее. Лиза ощущала властный, тяжелый, гнетущий взгляд его черных, глубоко посаженных глаз, но не позволяла подавить свою волю.

Она ощущала смутную опасность, но вот что странно – эта опасность исходила не от Каширского!

Похоже, гипнотизер тоже почувствовал неладное, потому что сосредоточенное выражение его лица вдруг подернулось тенью растерянности, а взгляд утратил напряженность и заметался.

Но стоило хотя бы на миг ослабить те незримые путы, в которых Каширский держал людей с подавленной волей, терпеливо стоявших в проходе, как они начали тревожно озираться, переминаться с ноги на ногу, словно пытаясь понять, что с ними происходит. Каширский отдернул взгляд от Лизы (она с облегчением перевела дыхание) и, несколькими пассами вернув себе власть над «подопытными кроликами», махнул рукой в сторону сцены.

Цепочка загипнотизированных потянулась по ступенькам вниз, где их ожидал низенький толстячок в мятом сером костюме – ассистент Каширского.

В это мгновение Вячеслав вытащил наконец из-под кресла сумку и положил ее Лизе на колени.

– Спасибо, – шепнула она, и вдруг кто-то толкнул ее в спину.

Оказывается, со своего места выбирался тот мужчина в синей ветровке, который помогал Вячеславу доставать сумку. Он был седым, с длинной седой бородой. Спина его была сильно сгорблена. Заплетающейся походкой он поплелся вслед за Каширским.

Лиза недоумевающе смотрела ему вслед.

Почему он пошел вниз? Что, тоже поддался внушению? Но когда же взгляд гипнотизера успел его коснуться?

А впрочем, нет – седобородый человек просто решил пересесть поближе к сцене: дошел до первого ряда и опустился на место, которое незадолго до этого освободил один из загипнотизированных, теперь покорно стоявших на сцене.

Среди них были мужчины и женщины, молодые и пожилые, причем принадлежащие к самым разным социальным слоям. Вот бледный, вялый юнец, в котором безошибочно можно признать наркомана – самую доступную для гипнотизеров «добычу»; вот приземистый качок в кожане, очень напоминающий охранника какого-нибудь захолустного «комка»; вот женщина в нелепом спортивном костюме – типичная челночница, словно бы только что выпустившая из рук огромные клетчатые сумки из китайской клеенки, в которых перевозит из Турции или Польши свой товар… В Хабаровске таких челночниц тоже полно, только они из Китая шмотки и технику волокут. Оказался здесь и тощий мужчина безнадежно-интеллигентного вида в очках и слишком просторном для него, очень поношенном свитере с растянутыми локтями; рядом стоял броско одетый молодой человек с хищным лицом пронырливого столичного журналиста – небось «акула пера» из какой-нибудь перестроечной печатной помойки.