Учитывая, что он был приклеен к шее дракона, получалось плохо — но Дрейк понял. А может быть, сам пришел к тому же выводу. Мощно работая крыльями, он устремился к призрачным фигурам ветров. Казалось, дракон достигнет их в несколько взмахов, но он летел и летел вверх, а воздушные исполины были все так же далеки. Ноорзвей и Трина продолжали свою пантомиму. Харракун ниже пояса обратился в воронку смерча, но продолжал размахивать руками и что-то кричать.

По-прежнему невозможно было понять слов. Орвель слышал дикие завывания ветра, стоны и свист, но не мог узнать, в чем упрекают братья его невесту. Он мог лишь догадываться, что старшие недовольны ее поведением. Она сопротивляется, но они сильнее. Что сделают братья с младшей сестрой? А он, король дор Тарсинг, не в силах вступиться за любимую. Для духов стихии здесь, в небесах, он слишком мелкая букашка, чтобы его заметили.

— Трина… — простонал король.

Хобот смерча опустился ниже — дракону навстречу. Дрейк влетел в сумрачную трубу, стенки которой вращались с ужасной скоростью. Его подхватило и повлекло по спирали. Орвель почувствовал, что ему не хватает воздуха. Резко заболели уши. Он бросил взгляд на Йемителми, и почтальон ответил ему твердым взглядом, но смуглое лицо южанина было бледно-серым от ужаса.

Подъем длился несколько мгновений. Бешено кружась, они взлетели вверх по стенке вихря. В наивысшей точке Дрейк отчаянно забил крыльями, пытаясь вырваться наружу. Орвель уже мало что понимал, теряя сознание от нехватки воздуха. Дракону удалось. Он вылетел из призрачной фигуры Харракуна в районе пупка. К королю Тарсингу вернулись дыхание и способность воспринимать мир. Но сперва он не понял, что за призрачная громада движется им навстречу. И лишь когда пять призрачных столбов, пять гибких воздушных колонн бережно сомкнулись вокруг дракона, Орвель осознал истинную величину фигур, в которые воплотились ветры. Пять колонн были пятью пальцами руки его возлюбленной.

Держа дракона в кулачке, как драгоценное насекомое, Трина задрала голову, чтобы посмотреть в лицо брату. Орвель тоже смотрел — снизу вверх, издалека, сквозь полупрозрачные пальцы. Трина казалась недоступна, словно горная вершина. Ноорзвей был еще дальше, и для него у короля уже не нашлось сравнения. И чувств больше не было. Масштабы трех ветров превзошли его человеческое разумение.

Трина заговорила, и по дрожи окружающего воздуха Орвель понял ее слова.

— Я давно не ребенок! — крикнула девушка брату. — И я выхожу замуж!

— За кого? — возмутился Ноорзвей и, вторя ему, дико расхохотался Харракун:

— Ха! Кто он такой?!

— Человек! — прокричала Трина, потрясая кулачком. — Король Тарсинг! Я его люблю!

Орвель, стуча клыками от тряски, попытался понять, какие чувства испытывает к Трине в данный момент, но не понял. Все это было слишком… слишком… Просто слишком. Во всех отношениях.

— Где он, твой король? — проревел Харракун.

— Что он себе позволяет? — зарычал Ноорзвей.

— Здесь! — крикнула отчаянно Трина. — Мы летели на Монастырский остров! По важному делу! Отпустите нас!

Ноорзвей презрительно свистнул.

— Ты говоришь, что ты не ребенок, сестренка, — огорченно сказал он. — И не понимаешь, что твоя судьба важнее всего, что происходит на этих островах. Подумай, ты только подумай — это же люди! Обычные смертные.

Трина всхлипнула и разрыдалась.

— О, только не это! — простонал Харракун.

Ноорзвей молча провел рукой, сгребая облачные клочья в большое белое, пушистое облако. Облако он терпеливо протянул сестренке, как носовой платок:

— Держи.

Трина потянулась за платком и разжала пальцы.

Дракон выпал из ладони третьего ветра и рухнул вниз.

Они падали, падали, падали…

Орвель закрыл глаза.

* * *

Тело брата Пиорга унесли два бесстрастных монаха. Луч солнца, перемещаясь, мазнул по бурым каменным стенам, упал на дно колодца и осветил Столваагьера. «Как это уместно, — подумал маг. — Побежденного уносят во мрак, а победителя освещает солнце». Он наслаждался триумфом и почти пожалел, когда судьи наконец двинулись к нему.

— В поединке веры победил брат Столь! — провозгласил монах. — Почтим победителя!

Протявкали и захлебнулись трубы. Зрители нестройно закричали и затопали.

— Брат Пиорг вернулся в абсолютное ничто, — вступил второй монах. — Отдадим дань пустоте, которая была нашим братом!

На этот раз Столваагьер присоединился ко всем — скопировал жест пустоверов, глянул на мир через сложенные колечком пальцы. Слова, жесты… Они поистине пусты. Они значат ровно столько, сколько ты в них вкладываешь. А монахи должны видеть, что он — свой. Чтобы он мог забрать их себе.

Зрители зашумели громче. Кто-то затянул незнакомую северянину песню, но его не поддержали.

— Кто хочет вызвать на поединок победителя? — вопросил первый монах. — Пока он не ушел с арены?

Столваагьер подобрался. Решится кто-то или нет? Маг мысленно подстегивал возможного противника: «Давай, давай же!» Силы бурлили в нем, он хотел сразиться и доказать всем, что самый сильный здесь — он, и его вера — самая верная. Это всегда лучше доказывать сразу. Ну? Неужто никого? Столваагьер презрительно усмехнулся.

— Я хочу!

Голос был молодой, с отчетливым северным выговором. Говоривший не был уроженцем исконного севера, как сам Столваагьер, скорее — выходец из восточных земель, но безусловно северянин. Занятно.

— Иди сюда! — прорычал маг, опережая приглашение судей.

Зрители зашевелились, стали вытягивать шеи, высматривая того, кто бросил вызов. Монах пробирался по рядам — но не к выходу, чтобы оттуда спуститься по лестнице и выйти на арену через ворота. Он выбрался в первый ряд амфитеатра, бросил взгляд вниз и спрыгнул на площадку. Наверху одобрительно засвистели. Монах выпрямился и легко направился к Столваагьеру. Прыжок на каменные плиты с высоты в два человеческих роста был ему в радость, судя по звериной ухмылке на молодом недобром лице. Ледяные светлые глаза сына Севера смотрели исподлобья.

— Брат Руде, — назвался он на ходу. — Руде Хунд. Деремся до смерти. Ну?

— Да, — хмуро кивнул Столваагьер.

Монах ему не понравился. Он был опасен. В отличие от других местных пустоверов, гладеньких, как обкатанные гальки, этот был твердым камешком с режущим краем. Не сумели его обкатать в монастыре как следует. И уже не успеют. Здравствуй и прощай, брат Руде Хунд… Рыжий пес. Пора тебе умереть, пес — но не просто так подохнуть, а красиво и для пользы дела.

— Брат Столь и брат Руде будут вести бой до смерти! — объявил судья и побыстрее убрался к стене. Фальшиво запели трубы.

Теперь они стояли рядом, только двое — больше никого, и солнце освещало их обоих. Победителя — и претендента.