Швырнув в брюнета барный стул, – от которого, впрочем, хлыщ ловко увернулся – я крикнул Милене:

– Любимая, налей мне виски на два пальца!

И добавил, глядя в карие глаза врага:

– Чтобы отметить победу над тобой.

И тогда он не выдержал. Ленивое вязкое холоднокровие оставило его. Он вмиг побагровел и, тяжело задышав, кинулся ко мне, работая ножом так, будто это лопасть вентилятора, включенного на максимальную скорость. Порез на груди, ай, плечо, болью пронзило ногу… Я пошел на сближение, но брюнет ловко увернулся, пропустив меня мимо, ударил под колено, так что ноги мои подогнулись. Я рухнул на пол, брюнет тут же оседлал меня. Я захрипел, дернулся, пытаясь сбросить его с себя, позвал даже на помощь, понимая, что представление мое может завершиться полным фиаско. Но ту же и заткнулся, почувствовав, как острое лезвие коснулось кадыка, ощутив дыхание брюнета, прижавшегося ко мне всем телом…

И увидел глаза Патрика, который смотрел на меня.

В них совершенно не было тревоги за мою судьбу. Ребенок улыбался, глядя на то, как его отец умирает. В ту долю секунду, что оставалась до смерти, взгляд сына настолько озадачил меня, так шокировал, что я даже растерялся.

И тут что-то хрустнуло, треснуло, посыпалось и полилось на меня.

И лезвие больше уже не впивалось мне в горло, и хватка брюнета ослабла ровно настолько, чтобы я мог в рывке изогнуться и, перевернувшись на бок, сбросить его с себя, а потом навалиться сверху и занести кулак для удара по ненавистной роже, и…

Я опустил руку и поднялся. Не умею бить тех, кто не способен ответить на удар.

Отпрыск Техасца лишился сознания, и в том не было моей заслуги.

Хищно ощерившись, моя супруга стояла над поверженным телом. Одного взгляда мне было достаточно, чтобы понять, почему сынок за меня совсем не переживал – он ведь видел то, чего я никак не мог узреть, пока валялся на полу. Патрик был в курсе, что его любимая мамочка решила-таки помочь любимому папочке, для чего огрела брюнета по темноволосой башке литровой бутылкой двенадцатилетнего виски. Пузырь, само собой, вдребезги, только горлышко в руке женушки осталось. Вторая бутылка, взятая, очевидно, про запас, на случай, если первая разобьется вхолостую, была наготове и явно предназначалась для меня.

– На два пальца, говоришь? – Милена изобразила на лице самую невинную улыбку, на которую была способна. – Налить, дорогой?

– Не стоит, любимая. Я бросил пить.

Все так же улыбаясь, моя благоверная шагнула ко мне.

Я чуть отступил и выставил перед собою ладони:

– Любимая, я завязал! Железно!

Между нами вклинился Патрик:

– Мамочка и папочка, не ссорьтесь!

В глазах Патрика мелькнула та самая хитринка-искорка, увидев которую следовало ожидать от мальчишки неприятностей. Искорка прямо-таки сигнализировала, что Патрик намерен отчебучить нечто из ряда вон. Но ведь пока что не отчебучил, верно?

И все как-то сразу стало хорошо и весело, и сгинуло напряжение, которое не отпускало меня до этого момента. Я наконец поверил в то, что не сплю, что все происходит на самом деле. Моя семья со мной, и сын со мной, и любимая жена рядом, я обнимаю ее, настоящую, живую, а не плод моего воображения. И правильно, что охрана без особого на то указания уволокла куда-то брюнета, не место ему на нашем празднике жизни, и бутылку у Милены отобрали, а осколки подмели, меня же быстро и умело перевязали.

И зазвучала музыка.

Гости клуба – моего клуба! нашего клуба! – пустились в пляс. Даже здоровяк Джонни выделывал кренделя, приседал и подпрыгивал, Амака же с радостным визгом носилась вокруг него вместе с хохочущим Патриком. Она тоже, оказывается, была здесь, и чего я девчонку – может, невестка будущая? – сразу не заметил…

– Ну что, сталкер, будет жить-поживать, добра наживать? – Милена к моему неудовольствию оторвала свои сочные губы от моих обветренных.

– Обязательно, любимая! – вдыхая аромат ее волос, я зарылся лицом в светлые пряди и растворился в бесконечном счастье, пленившем меня всего без остатка.

Ведь счастье – это быть с теми, кто тебя любит, и кого любишь ты.

Вот только почему у меня в башке все ворочалась недовольно одна противная мыслишка, а? Ну, насчет того, что Полигон управлял мною? Помогал мне?

Играла музыка, танцевали гости, лились рекой коктейли… Но чем больше я крутил и вертел ту мыслишку, тем сильнее уверялся, что Полигон хотел, чтобы я избавил его от инопланетян, то есть от его создателей!

Полигону надоело от них зависеть! Он мечтал стать самостоятельным! И при этом он вел себя как подросток, который готов на все, лишь бы поступить наперекор родителям и доказать, что уже взрослый!..

Что ж, Полигон с моей помощью поругался со своими родителями, это факт.

Но вот хорошо ли это для нас, землян, или плохо?..

Не знаю. Время покажет. Вот и пятая моя точка, орган, отвечающий за интуицию, даже не намекает на грядущие неприятности, а просто криком кричит, что ничего еще не закончено, что главные битвы Макса Края еще впереди!..

Но все это будет потом, если будет.

А сейчас я обнял сына и поцеловал жену.

Главное – мы вместе. А остальное – ерунда.

Майор Максимов – самый крутой чел на пропускнике «Мохнач»! – оторвал голову от столешницы в своем личном кабинете и мутным взором уставился на экран телевизора. Красавица-дикторша как раз, четко и быстро проговаривая слова, вещала, что в результате инициированного общественными организациями «Африка» и «Азия» расследования с Максима Краевого по прозвищу Край сняты все обвинения в терроризме. После чего вместо мордашки дикторши на экране появилось мужественное лицо давешнего полковника-десантника, руководившего захоронением химического оружия на Полигоне.

Будто из-под портрета голос дикторши продолжил: «Организатором и исполнителем теракта оказался некто Вождь, сын известного криминального авторитета по кличке Техасец…» – и картинка сменилась, показывая теперь лицо истинного преступника.

– Ну вот! – Максимов обрадовался. – Я так и знал: он-то ни при чем вообще!

А что у полковника оказалось иное имя, Максимова ничуть не смутило. Их профессия иногда подразумевает инфильтрацию под чужими документами. Что есть имя? Тьфу и растереть каблуком! Дело житейское, ничего особенного.

– Только зря подарок хорошего человека перевел… – Максимов поднялся с новенького кресла на колесиках, уже успевшего ему изрядно надоесть. – Ну ничего, у нас у самих кое-что имеется в закромах Родины…

Он даже не заметил, как после третьего стакана принялся строчить ультиматум начальству. Так мол и так, если ему до послезавтра не пришлют сюда, на пропускник, в личный его кабинет, новенький кожаный диван на пружинках, то он, майор Максимов, подает в отставку, и пусть тут корячатся министры обороны вместе с их сардельками-женами, а не такой подтянутый холостяк, как…