постукивание простой посуды, приглушенные разговоры, внимание слушающих пение людей, трогательный голос глубоко чуждой французам певички, простейшая скрипка и барабанчик, неутомимое пощелкивание кастаньет… В деревушке столь многочисленные слушатели — редкость, на совесть стараются деревенские музыканты.

Что-то тупила шпионская голова — соображать вообще не желала. Заговоры, предательства, подозрения, прочий бред… Вернуться на корабль, завалиться на пахучую постель и раскупорить дареную бутылку виски. Яд там или еще что — наплевать! Выбить из башки смутные и дурные предчувствия, заснуть. Пыль или лед приснится — все едино.

План имелся (вполне выполнимый), вот сил встать со ступеньки не было. Катрин со слабым недоумением прислушалась к себе — сухость и тлен. Мумия ненужная. Странно. Их — мумий — здесь пока даже не догадались продавать на сувениры, еще не пришли те прогрессивные и доходные времена, пока мумии — хлам, древность противная. Откуда это бессилие?

Сидящая в темноте замычала и ляпнула себя ладонью по щеке. Ощутимо — никаб от многих беспокойств защищает, но не от увесистых пощечин.

На миг полегчало. До победы над овладевающим безумием было далеко, но глаза от боли открылись, Катрин увидела кофейню и ужаснулась. В смысле, сначала ее остро поддавило иное неприличное чувство, а уж потом…

Анис танцевала.

…Почти вялые, почти ленивые изгибы соразмерной фигуры, безошибочно отзывающейся щелканью невидимых кастаньет и ритму тамбурина. Дешевенькая ткань абайи на безносой невольнице проявляет неведомые волшебные свойства, все плотнее облегая точеную и изящную фигурку — она словно кабинетные песочные часы — вот струится-истекает под жалобу древней скрипки песок странного, вкрадчивого обнажающегося обольщения, пьянит крепче вина и гашиша. Маняще вздымаются выгнутые в запястьях руки, и уже нет черной ткани, гладка обнаженная кожа, неслышно звенят богатые браслеты. И нет ничего этого, и есть же оно; откровенно и осязаемо рождает жар желанья, притягивает-зачаровывает взгляды, вот оборачиваются к соблазну и те, кто стоит спиной. А безумная девушка-дервиш кружится чуть быстрее, вот плавно взлетает над уличной пылью колокол-бутон подола…

Катрин немножко разбиралась в женских чарах и соблазнах. Ах, да чего там скрывать — вполне разбиралась, одна близкая дружба с неповторимой Блоод чего стоила. Но разящий соблазн ланон-ши заложен в самой хищной природе редкого племени дарков, он уникален, но естественен. Здесь же… все одновременно грубее и куда тоньше: отточенное искусство игры тела, сгущенное до вязкости сладкого смертельного яда.

И уже нет деревенской улицы, улетела вдаль кофейня с нищим оркестриком, исчезла толпа солдат и арабов, остался здесь каждый сам по себе, одинокий и очарованный изгибающейся безликой фигуркой, плененный струящейся в плавном кружении тканью, раскинутыми манящими руками, блеском случайно выскальзывающих из-под никаба блестящих локонов. И далекий тамбурин постукивает уже не в уши, а куда ниже…

Катрин пыталась стряхнуть наваждение. Интересная девочка эта Анис, но не до такой же степени. Но упорно расплывались лица и спины подступающих все ближе к танцовщице мужчин, фигурка в черном приковывала все внимание, чаровала нестерпимо. Желание выхватить ятаган и быть первой — с непонятными намерениями, но первой! первой! — выжигало сердце и все остальное. Ненавистные спины плотнее заслоняли танцующую ведьму, Катрин обнаружила, что уже там, среди алчных безликих людей, оттирает ближайших мужчин плечом, а рука сжимает рукоять оружия и слоновая кость жжет ладонь. Тихий смех неузнаваемой Анис взлетал над музыкой, манил немыслимо…

Жаром пробило до такой степени, что никаб на лице стал мокрым и соленым. Прямо не архе-зэка, а вобла какая-то недовяленая, пропотевшая насквозь, фу, гадость какая. Странным образом это отрезвило — Катрин выплюнула крепко закушенный шелк никаба и попыталась сообразить, что происходит. Воистину магия какая-то. Да мать ее, не «какая-то», а самая натуральная, препаршивейшая! Спятила Анис, нашла, где и когда сверхъестественные способности являть-проявлять. С другой стороны, тут со всеми людьми что-то не то происходит…

На лица окружающих мужчин лучше было не смотреть. Сплошь хари маньячные, а не лица. Катрин мельком отметила оскаленные зубы доктора «Креста», обезумевшее лицо «Латино» — на гладкой физиономии младшего научного помощника непонятно откуда взявшаяся щетина встопорщилась, парень ухватил за ремень сержанта-артиллериста, пытался в сторону отодвинуть. Ужас какой, а ведь был приличным метросексуалом чисто современной ориентации, девушек обходил.

…Смеялась шайтанова ведьма, подняла тонкие пальцы к никабу, обещала снять, потрясти прелестью волшебного лика. Смыкали круг тяжко сопящие мужчины, лилась проклятая музыка. А когда явит зловещая шутница Анис свое лицо, абсолютно мертво-живое… Катрин не знала, что тогда случится, но полагала, что станет еще хуже.

Проломиться сквозь неуступчивые заслоняющие фигуры оказалось непросто, но относительно разумно действующее существо в этот миг имело некоторую фору перед самцами, очарованными и отупленными вожделением. Поймать запястье танцорки, рвануть в сторону, сбивая с ритма:

— Никаб не трожь, дура!

Окружение, распаленное сладчайшим предвкушением, взревело. Такой искренней ненависти Катрин не приходилось слышать и в рукопашной схватке. Все-таки основной инстинкт — самый основной. Сейчас голыми руками на куски и кишки порвут, тут и предупреждающе выставленный ятаган не поможет. Проклятая Анис пыталась вырваться и продолжить безумную пляску — ее дергающаяся рука даже сквозь ткань напитывала ядом, хотелось перехватить девчонку повыше. Или пониже? Да что ж за наваждение такое!?

Катрин пнула ближайшего Голодающего в колено, протолкнула пленницу в на миг образовавшийся проход. Безмозглая ведьма и невольная «Разрушительница наслаждений и Разлучительница эротических собраний» проскочили, ударились спинами о стену кофейни и вновь оказались в плотном полукольце. Это было чуть получше, но ненамного. В лица напирающей стае уж вовсе невозможно было смотреть. А мерзавка-Анис все тянула свободную руку к своему никабу, и нормальных глаз у девки не было — лишь округлившиеся черные глазницы-провалы, влекущие прямо в преисподнюю.

— Не смей снимать, сука! — в ужасе заорала Катрин, предчувствуя что-то неопределенное, но невыносимо жуткое.

Тут перед девушками возникла довольно широкая спина, на миг заслонившая от Голодающих.

— Ладно, девица бесами одержима и умом скорбна. Но вы-то, граждане и правоверные господа? — сипло вопросил Вейль.

Ответом ему было многоголосое рычание. Толпу трогательно единило единственное чувство — похоть. А все стерва безносая виновата — опять выгибалась, танцевала, ерзала-отталкивалась от стены безупречной попкой. «Музыку бы заткнуть» — безнадежно подумала Катрин, чувствуя, что на нее и саму накатывает. Но бить-утихомиривать рукоятью ятагана бесстыжую танцовщицу неразумно — стоны боли и вожделения слишком схожи, только подстегнут. «В скольких жизненно