— Хозяин, сегодня праздник! Ты освободил нас от этого палача, — сказал Птахмосу кто-то из рабочих.

— Нет. Возвращайтесь к работе, — спокойно сказал Птахмос. — Вас никто больше не будет бить.

— Хозяин, такая жизнь даже без порки хуже смерти, — сказал ему молодой мужчина, глядя прямо в глаза. — Разве ради смерти мы строим эти дворцы?

Такие речи попахивали мятежом; Птахмос ничего не ответил. Рабочие постепенно вернулись к своим занятиям, но было заметно, что никто особенно не старается. Лекарь обработал раны пострадавшим от плетки Шату, и еще двоим рабочим пришлось отлучиться, чтобы отвести избитых домой. Труп же Шату так и остался лежать в хибарке, и над ним уже начали роиться мухи.

Начальник работ Маи прибыл на место происшествия. Первым делом он допросил Птахмоса и Рассана, каждого в отдельности; их версии происшедшего полностью совпали. Потом настал черед рабочих. Их рассказы были более яркими; по их мнению, покойный бригадир был хуже дикого зверя. Осмотрев тело Шату и рану на его голове, Маи приказал отнести покойного к нему домой и уведомить охрану. Солнце клонилось к закату.

В «Счастье Нефтис» этим вечером было полно посетителей. Смерть бригадира Шату обросла невероятным количеством слухов. Одни завсегдатаи отстаивали версию о том, что убийца и убитый соперничали за благосклонность некоей девицы, другие выдвигали предположение, что Птахмос уличил Шату в растрате казенных средств.

Услышав об инциденте, Пентаур тоже явился в заведение и, пользуясь случаем, весьма нелестно отозвался о дерзком бригадире, который осмелился порицать его поэму:

— А вы еще слушали этого негодяя, который к тому же оказался убийцей!

Когда в заведение пришел Рассан, его природная сдержанность подверглась тяжелейшему испытанию.

— Если человек обращается с себе подобными как с животными, — взорвался он наконец, — то он и сам животное! Шату умер не от удара Птахмоса. Падая, он ударился головой о камень. Его убила Сехмет. Больше я ничего не скажу!

Эта короткая отповедь возымела моментальный эффект; болтуны приступили к обсуждению другой темы — являются ли апиру, шардана и шасу такими же представителями рода человеческого, как другие народы? И если да, то почему с ними так плохо обращаются? И Сехмет, богиня мести, встала бы на их защиту?

Охрану Пер-Рамсеса не интересовали философские вопросы. Бригадир Шату умер в результате драки с бригадиром Птахмосом, и, поскольку закон есть закон, последний в ответе за содеянное. Его арестовали в собственном доме, на глазах у наложницы, на рассвете — в час, любимый блюстителями правопорядка во всем мире, и доставили в местное отделение Большого Дома (так назывался суд). Маи обратился к наместнику с просьбой освободить своего бригадира, напомнив, что последнего ему рекомендовал сам фараон, на что номарх заметил, что закон один для всех. И все же в Уасет отправили срочную депешу визирю Пасару с просьбой узнать мнение его величества об этом деле.

Оказавшись в одной камере с вором, Птахмос решил, что не станет, как любой другой, оказавшийся на его месте, предаваться отчаянию. Он замкнулся в высокомерной отчужденности и в конце концов заслужил чуть ли не рабское почтение со стороны своего сотоварища и даже самого тюремщика. Он знал, что о случившемся доложат Рамсесу — монарху, с которым они две-три ночи, будучи детьми, спали в одной постели; многие часы потратил он на размышления о том, какое решение примет этот герой, воспетый Пентауром столь высокопарно и нелепо.

К большому огорчению Маи, темпы разгрузки гранита значительно снизились, а потом и вовсе работы остановились, и ничего с этим нельзя было поделать — потеря двух бригадиров и двух рабочих сразу сказалась на продуктивности труда. Однако еще больше хлопот доставили бунтарские настроения рабочих. Они возмутились, узнав, что Птахмоса арестовали. Как же так? Того, кто заступился за их собратьев, защитил их от этого зверя бригадира, упрятали в тюрьму? Бригады Шату и Птахмоса покинули стройку в полном составе, к ним присоединились и многие члены бригады Рассана. Три бригады за день обычно разгружали тридцать блоков; на следующий день после инцидента с барки на землю сняли всего шесть, а на следующий день — всего три.

Птахмос все еще находился в тюрьме. Посланник номарха вернулся из столицы через четыре дня с таким сообщением: «Его величество не видит причин вмешиваться в процесс осуществления правосудия в Пер-Рамсесе. Пусть Птахмоса судят по законам, установленным его величеством».

Известие из Пер-Рамсеса порадовало фараона: итак, жизненный путь бывшего претендента на трон заканчивается в тюремной камере в Нижнем Египте. Прекрасный финал для истории, сотканной из ветра и бредовых мечтаний…

Помощники Маи были не на шутку обеспокоены: рабочих в этих местах найти стало просто невозможно. Те двое, попавшие под плетку Шату, были апиру; весть о случившемся быстро распространилась по окрестностям, сплотив ряды чужеземцев. Больше ни один апиру не хотел работать на стройках его величества, включая великолепный дворец, который начали строить два года назад, при этом даже фундамент еще не был закончен. По сведениям казначея строек в Пер-Рамсесе, совсем недавно на них работало порядка двух тысяч апиру; не прошло и недели после ареста Птахмоса, как не осталось ни одного. Хуже того, эти люди попросту исчезли, словно по волшебству. Когда помощники Маи приходили в поселения апиру, расположенные в окрестностях Пер-Рамсеса, набирать рабочих, то находили там одних только испуганных женщин, стариков и детей. Детишки, караулившие у дороги, успевали вовремя предупредить взрослых о прибытии нежеланных гостей.

— Где ваши мужчины?

— Какие мужчины? Мы думали, что они на стройке.

— На стройке их нет.

— Мы не знаем, где они. Здесь их нет.

Женщины делали вид, что занимаются повседневными делами, — они черпали воду из колодцев, развешивали белье на веревках, ощипывали уток и перебирали зерно. Дети играли в бабки, старики сохранившимися зубами жевали кат. Помощникам Маи приходилось возвращаться ни с чем, а апиру насмешливо смотрели им вслед. В действительности мужчины прятались в полях, дожидаясь ухода посланцев Маи. Некоторые даже влезали на деревья.

— Ни в одном поселении мы не нашли мужчину, способного работать, — доложили помощники Маи управителю строительства. — Они убегают, стоит нам показаться на дороге!

— Раз так, привезем рабочих из Куша и Пунта. Но на это нужно спросить позволения у визиря.

По сведениям номархов и чиновников, в Нижнем Египте, а именно меж двумя рукавами Великой Реки, проживало не меньше двенадцати тысяч апиру, считая мужчин, женщин и детей; не могли же они все враз взять и испариться? И все же они стали невидимками, и вот каким путем: раньше от египтян их отличало наличие волосяного покрова; у апиру не было ни лишних денег, ни желания регулярно бриться и удалять волосы с тела подобно жителям Та-Мери. Они носили длинные волосы, бороды и ходили с волосатыми ногами. Но и среди них нашлись ловкачи, освоившие искусство бритья бород и удаления нежелательной растительности с тела с помощью смеси суабу[39]с липким соком мыльнянки. Из ульев располагавшихся по соседству пасек стал пропадать воск. Через несколько дней бороды испарились, а ноги и грудь мужчин стали гладкими, что не раз приводило к недоразумениям.