думаю, что мы должны оценить его довольно высоко. Древнейшая форма зороастризма, о которой мы что-то знаем, – практически монотеизм. И не только Бог там един – египтяне и индийцы тоже иногда говорили о Едином в пантеистическом смысле слова, Ахурамазда является Лицом, и Лицом весьма нравственным. Он радикально отличается от старых богов, лишенных моральной природы, которых все еще почитали даже обычные греки, и точно так же от лишенных морали абстракций, в которые превратились старые боги природы благодаря спекулятивной философии греческих и индийских философов. И с таким богом отношение иранцев к миру и тому, что происходит в мире, всегда находилось в существенном контрасте с тем, что мы представляем себе как «восточное»: к позиции, например, их индийских родичей. Материальный мир не был бессмысленным процессом, бременем, от которого мудрец, насколько это возможно, должен отстраниться; Ахурамазда создал его добрым, хотя злые духи теперь делали все от них зависящее, дабы испортить его. Мы говорим о «мечтательном Востоке», а религия Заратустры была прежде всего религией честной работы. Ее высшей целью было, чтобы «корова» (то есть сельское хозяйство в целом) не была больше заброшена из-за козней лживых духов. Верно, что благочестие, которого требовал Ахурамазда, было до некоторой степени узким и формальным, что ни один голос в Древнем Иране не произносил: «Не носите больше даров тщетных: курение отвратительно для Меня… новомесячия ваши и праздники ваши ненавидит душа Моя»[846]. Но правда и то, что зороастрийское понятие о Боге и служении Ему мы, чьи мысли о Боге восходят к Иерусалиму, находим до странности себе близким[847].

Два века империи действительно сильно изменили иранскую аристократию. Персидские аристократы, сражавшиеся против Александра, были не очень-то похожи на грубых горных вождей, которые собирались под знамена Кира. Блага этого мира – все богатство и утонченность огромных промышленных городов, драгоценные товары Индии и Ионии – не оказались в руках их отцов попусту. Уже при Кире персы отбросили свои примитивные килты и переоделись в длинные платья, которые мидийцы к тому времени заимствовали из Ассирии[848], в тирский пурпур и радужные вышивки Вавилона. Свою природную страсть к пирам и охоте они удовлетворяли искусственным образом и в огромном масштабе. Персидский пир стал для греков образцом расточительной роскоши. Вся Азия разорялась, дабы поставить еду на стол Великого Царя[849]. Целые армии поваров, кондитеров и дворецких обслуживали персидского аристократа[850]. Его пиршественный зал должен быть богато задрапирован и сверкать золотой и серебряной посудой[851]. Ложа должны быть выложены золотом и закрыты драгоценными тканями. Фактически искусство застилания постелей было доведено до такого изящного совершенства, что, дабы удовлетворить вкус персов, нужна была специальная подготовка, и, когда царь подарил ценные ковры греческим посетителям, с ними обязательно полагался и расстилатель лож[852]. То же и с персидской любовью к охоте. Теперь для его развлечения огораживались огромные парки, забитые всеми видами дичи, – эта тенденция, как представлялось тонким чувствам Ксенофонта, истинного спортсмена, была далека от подлинно охотничьего духа: «Ведь такая охота, мне кажется, подобна охоте на связанных животных»[853]. Персы страстно увлекались разведением лошадей, и лошади, как считали персы, были одними из самых почетных подарков, которые можно было дать или получить[854]. Индийских собак, которых во времена Геродота держал сатрап Вавилона, было так много, что их содержание стало единственным налогом, возложенным на четыре большие деревни[855].

Но какой бы расточительной в стиле жизни ни стала иранская знать, старый дух во многом сохранился. Все еще был социальный код, который заставлял персидского «барона» отважно бросаться в битву и вступать в схватку с настоящими дикими зверями. Более юные души в греческом мире, такие люди, как Ксенофонт и Александр, нашли, что в лучшем типе персов многим можно восхититься. Во вкусах и идеях македонской и иранской аристократии действительно было столько общего, что у них возникало своего рода братское чувство. А борьба, которая заставила Македонию и Персию вступить в близкий контакт, привела, как мы знаем в случае самого Александра и той части его свиты, что симпатизировала ему, к великодушному желанию завести себе друзей. Политикой Александра в последние годы его жизни отнюдь не было смещение иранской расы с ее позиций правящей расы Азии. Он надеялся сделать иранцев, македонцев и эллинов одним народом. Он употреблял один прием за другим, чтобы осуществить это слияние, – взаимные браки, совместная служба в армии, массовые переселения. Когда эти планы были прерваны его смертью, ситуация в Иране находилась в состоянии равновесия. Некоторые сатрапы были местными, некоторые – македонцами. Эллинский элемент был введен заселением новых городов; несомненно, в деревнях и в сельской местности все еще продолжала сохраняться власть старых семей.

Крупных географических регионов, на которые делился Иран согласно понятиям, принятым во времена македонского завоевания, было двенадцать: два к западу и юго-западу от центральной пустыни: 1) Мидия (Мада) и 2) Персида (Парса, современный Фарс), два к северу и северо-востоку от нее – 3) Гиркания (Варкана) и 4) Парфия (Партава); к востоку от пустыни, прилегая к горной стране, связывающей Иран с Центральной Азией, лежали 5) Ария (Харайва) и 6) Дрангиана (Заранка); сама горная страна делилась на две части: 7) Паропанисиды на севере, в том числе долина Кофена (Кабула) и 8) Арахосия на юге; регион к северу от Паропанисид, который склонами спускался к Оксу, образовывал провинцию 9) Бактрия (Бахтриш, современный Балх); страна между Оксом и Яксартом – 10) Согдиана (Сугуда, современный Сухд), и наконец, на юге Иранского плато располагались 11) Гедросия и 12) Кармания (современный Кирман). Количество административных провинций, или сатрапий, включавших эти двенадцать регионов, варьировалось в зависимости от ситуации того времени. При кончине Александра их, возможно, было восемь: Парфия и Гиркания находились под властью одного сатрапа, как и Ария и Дрангиана, Арахосия и Гедросия, Бактрия и Согдиана.

О правлении наследников Александра в этой части света мы знаем даже меньше, чем об их правлении в Сирии. Местные предания, в таком виде, в каком их записали в позднейшие века при правлении мусульман, не помнят даже имена царей, которые правили Ираном между Искандером и Сасанидами. Мы можем видеть работу дома Селевкидов только в греческих городах, о которых и здесь нам рассказывают географы. Однако из дальнейшей истории становится понятным, что греческий элемент был исключительно важным политическим фактором в Иране.

Мидия, как уже было сказано, была самой важной из иранских провинций. Александр поставил в сатрапы Мидии местного аристократа, контролируя его с