Что я должен сделать в первую очередь?

Полностью освоиться в гражданской жизни; обдумать и определиться, чем хочу заниматься в жизни.

Всегда помнить, что я в положении догоняющего время и своих сверстников, а для этого — читать и, начав с азов, учиться, учиться.

Трудолюбие воздастся, как говорила бабушка.

1951 ГОД

6 мая — Уже 5 месяцев не притрагивался к дневнику. Это объяснимо не моей занятостью и даже не ленью, а просто тем, что процесс письма для меня, к сожалению, затруднителен. С удивлением читаешь, как великие люди прошлого (Толстой) помимо большой творческой работы вели систематически дневниковые записи, обширную переписку. Удивительно, но факт! И факт весьма поучительный.

С утра занимался, разобрал бумаги на столе. Что-то я часто разбираю бумаги и навожу порядок в своем «хозяйстве» — выбросил многие конспекты. Это оттого, что нет системы и точного, определенного места для каждой бумаги и вещи. А надо привить себе привычку к этому, особенно в условиях крохотного жизненного пространства.

После сдачи экзаменов в школе — на юг, на Украину.

Уезжаю на Украину5. Куда еду и зачем, пока и сам не знаю. Настроение плохое. Взял билет до Кировограда, прямого поезда до Кировограда нет, в пути предстоят две пересадки.

25 июня — Наконец утром выехал из Москвы. Вагон комбинированный, но пассажиров не особенно много и посадка прошла в относительном порядке. Под звуки марша, транслируемого по радио, поезд отходит от перрона. Проехали Переделкино — эту «писательскую колонию». Все осталось позади: и Москва с ее бурными темпами, и шумный двор, и безделье последних дней. Поезд мчится на юго-запад. Впереди новые люди, новые встречи и впечатления. С нашим поездом едет много «зайцев». Один, как говорят, прицепился под вагоном. Первая остановка в НароФоминске. Маленькая станция, пыль и хлам за путями. Откудато из-за станции доносятся пулеметные очереди. Армия живет и учится. И я тоже? В вагоне знакомлюсь с попутчиками. Публика не особо интересная. За окном природа Подмосковья — красивые леса и кустарники — сменяется степными пространствами, и только под вечер, подъезжая к Брянску, снова видишь леса, вплотную подступившие к полотну железной дороги.

26 июня — Утром приехали в Бахмач. Украина! Обилие продуктов, станционные базары и живая украинская речь. Пассажиры в купе меняются.

27 июня — Пересадка. Ждем поезда 4 часа, прохаживаемся по перрону, и от скуки отправляюсь на базар, а базара нет. Сидят полторы бабы, вот и весь базар. В двенадцатом часу приходит поезд. В купе сугубо сельская публика, в большинстве своем бабы, или «титки», как их зовут на Украине. Разговорился с одним пассажиром, и какая неожиданность: он недавно с Камчатки, где и я был. Рассказывает о Петропавловске и о лесных промыслах, на которых ему довелось работать. По его словам, на Камчатке в этом году была очень низкая температура, а в остальном старая картина: перебои в снабжении, недостаток фруктов и овощей.

29 июня — И вот я в Кировограде! Семь с половиной лет не был я в этом городе, а сколько раз вспоминал эти места. Сдаю вещи в камеру хранения, устраиваюсь в гостиницу и отправляюсь в город. Город мало изменился, разрушенные здания еще не восстановлены. Мостовые ужасные. Жара. Пыль. Ветер несет ее по улице, и вихрятся белые облачка. С вокзала на автобусе еду на Кущевку. Оглядываюсь по сторонам и ничего не узнаю. Или что-то изменилось в этой части города, или просто-напросто я никогда не ехал этой дорогой. Вылезаю из автобуса и иду пешком. Поднимаюсь наверх: передо мной Салганы! Как хорошо они врезались в мою память!

В постройках почти никаких изменений: две силосные башни используются по своему назначению, свинарники, в которых мы жили, — тоже. Даже земляночка, в которой была кухня, сохранилась. И старый сарай, в котором хранилась мука подполковника Косых, тоже еще цел. Прохожу место, где раньше была расположена наша бригада. Впереди Завадовка. Оглядываю местность, мне здесь знакома каждая балка, каждый окоп. Траншеи, которые мы рыли, пообвалились и заросли травой. Жизнь идет вперед, безостановочно и неуклонно. Даже кажется странным: товарищи, с которыми я здесь находился, погибли где-то далеко — одни в Польше, другие — в Германии. Нелепо и случайно погиб Саша Аббасов: ночью на марше попал под гусеницу своего же танка, в Кировограде у него осталась беременная жена. Как сложилась ее судьба?6

А здесь, в этих самых Салганах, жизнь течет своим обычным, будничным порядком. Спускаюсь в балку, что перед самой Завадовкой. Сколько раз мне приходилось бывать здесь! Вот наверху, на краю деревни, тот сад, куда мы лазили за вишней. Иду по задам деревни, ищу тропинку, ведущую к нужному мне дому. Наконец знакомый сад! Подхожу и ничего не узнаю. Помню хорошо, что за домом была шелковица, а ее нет; да и сама хата была как хата, а сейчас — какой-то обрубочек, в котором ютится один из немногих, которых я тогда знал, переживших оккупацию Кировограда, Петр Коваленко с женой и родителями.

В Кировограде мне показали некую девицу в шляпе, учительницу арнаутовской школы, преподавательницу немецкого языка. Зовут ее Диана. В период оккупации она работала у немцев переводчицей, сожительствовала с немцами. И сейчас ведет веселый образ жизни: бойкая, веселая, неплохо сложена, рыжеватая блондинка (эта Диана послужит прообразом для одной «героини» моего романа).

Вечером перебираюсь из гостиницы в тесную Петину развалюху, знакомлюсь с его беременной женой и родителями.

В воскресенье — 1 июля — решили отправиться на пляж, собираемся с утра, но это продолжается так долго, что выехать удается в седьмом часу вечера. Солнце зашло за облака, вода покрывается рябью от сильного холодного ветра. Нас четверо, но купаюсь я один, как говорят мои арнаутовцы: «Не все — через одного». Моюсь у берега с мылом и песком, растирая до красноты кожу; после купания долго дрожу на траве. Петр дает мне свой пиджак, я немного отогреваюсь, и через вокзал вечером возвращаемся в хату, боковушку которой хозяйка Ирина Кирилловна весь день мажет глиной.

На следующее утро все пошли копать глину. Выходим на край села, спускаемся в балку. После осмотра нескольких ям и маленьких пещер старик-хозяин выбирает одну, которая ему кажется наиболее хорошей и удобной. Старик копает, но больше указывает. Нельзя сказать, что я очень хочу копать, но все работают, и мне стыдно быть бездельником.

Затем я и старуха (И. К.) выбрасываем глину ведрами наверх, где стоит повозка, запряженная волами. Нагрузили 50 ведер, и старик со старухой уезжают, а я и Петр заготавливаем глину. Петр работать не любит, но копает усердно, пот льет с него градом, майка мокрая. Возвращается повозка, и мы грузим еще 40 ведер сухой глины. Потом возвращаемся домой.

Здесь я наблюдаю украинский способ строительства: кучку сухой глины заливают водой и долго месят ногами. Затем добавляют соломы и снова все это промешивают ногами. Строительный материал готов. Его берут большими лепешками и обмазывают ими стены. Бросят глину в стену и размазывают. Промазав хорошо один раз, ждут, пока высохнет, и повторяют всю процедуру с начала.