Ему не спалось. Он лежал в постели, смотрел в окно с незадернутыми шторами на медленное кружение звезд и слушал, как то и дело кричала неясыть, охотясь в аллее стриженых тисов вокруг теннисного корта. Гримстер ни о чем особенно не думал, его устраивало замороженное состояние тела и души. Сейчас не хотелось ни думать, ни действовать. Все впереди. Гримстер узнал то, о чем и так догадывался. И не испытывал ни удивления, ни гнева, ни горя.

Он лежал и смотрел в ночное, сияющее перламутром прозрачное небо; затем поднялся, натянул свитер и старые штаны и пошел вниз. Дежурный у двери поднял заспанные глаза и кивнул.

Гримстер ехал по дороге, мимо фермы, к воротам, выходящим к темному лесу над Скальным прудом. Светлело. Покинув ночные гнездовища, мелкими группами летели в поля грачи. Вяхирь, заметив Гримстера, снялся с высокой сосны, всплеснул крыльями и ушел по быстрой кривой в набирающем силу утреннем бризе.

Гримстер открыл багажник, вытащил сапоги и начал собирать удочку – старого «Папу» Харди. Прекрасное, манящее удилище. Если умело обращаться, удержит двадцатифунтового лосося в быстрой воде. Спустившись по мертвой листве, сосновым иголкам и мху, Гримстер шагнул в реку и перешел ее вброд – вода добиралась почти до края сапог, – затем прошел вверх по течению, продираясь через тяжелую от росы траву. Ниже по течению зимородок студил свою пламенеющую грудку в брызгах над каменистым устьем. За полями по правую руку таилась в тумане железнодорожная насыпь. Проходя мимо рыбацкого домика, Гримстер заметил, как на свету заблестела капельками тумана паутина под скатом крыши. Он вообще все замечал и осознавал, но это было осознание без боли, без удовольствия, без цели. Он просто тратил время и силы, пока не настанет момент действия.

Цапля, рыбачившая в горловине пруда, скользнула в воздух и, лениво взмахивая крыльями, понеслась над лугом, серая в сером тумане. Гримстер вошел в воду там, где стояла цапля, чувствуя, как холод пробирается через резину сапог. На другом берегу под большими дубами гранитные валуны поросли папоротником и мхом; утренний туман собрался на них большими каплями. Ниже, в холодной глубине, чувствовал Гримстер, ходит рыба. Достав из кармана потрепанную жестяную коробку, он выбрал муху – маленького серебристого Дасти Миллера, которого изготовил своими руками. Утренний бриз усилился, и на поверхности воды появилась легкая рябь. Гримстер знал этот пруд и в половодье, и в сушь и видел не темную беспокойную поверхность, а дно пруда – каждую горку гальки, каждый нарост камня, каждый валун. Им овладело острейшее ощущение жизни. Пруд, леска, муха… Мельчайшие детали встали живо и редко, словно все тело покрылось глазами, словно в пальцах проснулось какое-то новое чувство.

Гримстер порядком прошел и уже почти напротив рыбацкого домика услышал и увидел Гаррисона. Тот вышел из-за угла домика – его тяжелые шаги были ясно слышны над постоянным гулом реки. Гаррисон стоял на берегу в грязном старом дождевике, в мокрых от росы резиновых сапогах и старой твидовой шляпе с загнутыми вверх полями. Большое красное лицо, на широком тяжелом подбородке пробивается темная двухдневная щетина. В левой руке – сигарета, в правой – пистолет. Гримстер разглядел все в одно мгновение и вновь устремил взгляд на воду, машинально ведя удилище и леску, чтобы муха двигалась поперек течения.

– Доброе утро, Джонни.

Гримстер, не поворачиваясь, кивнул. Он не испытывал страха, хотя знал, что Гаррисон пришел его убивать. Но столь же твердо он знал, что Гаррисон не сможет его убить. Нет. Не сегодня.

– У тебя что? – поинтересовался Гаррисон.

Впервые Гримстер заговорил:

– Дасти Миллер.

Гаррисон затянулся сигаретой, потом затушил ее и отбросил.

– Будь я сентиментален, я бы сказал, что место, время и занятие выбраны удачно. Лично я предпочел бы в постели. Апоплексический удар после оргазма.

Губы Гримстера тронула улыбка. Гаррисон, пришедший убивать, возвращал его к жизни.

– Как ты узнал, что я буду здесь?

Гаррисон хихикнул:

– Однажды утром ты должен был появиться. Я прихожу третий раз.

– И каждый раз с пистолетом? – Гримстер остановился и закинул муху в то же место, чуть удлинив леску.

– И каждый раз с пистолетом. Таков приказ. Ничего личного.

– Что же ты от меня хочешь?

– Какая разница? Неужели любопытство не дает покоя даже за минуту до смерти?

– Я тебя просто не узнаю.

– Прости, Джонни, раннее утро делает меня напыщенным.

Не из страха, не из желания потянуть время, а просто благодаря начавшей теплиться жизни, решив изобразить слабость, он сказал с фальшивой искренностью:

– Теперь я готов к сделке.

– Вальда?

Поверхность воды чуть колыхнулась и снова затихла. Рыба прошла рядом с мухой. Гримстер мягко повел муху, надеясь вернуть рыбу или привлечь другую.

– Что ж, любопытно, но теперь не имеет значения, – сказал Гаррисон и продолжил другим тоном: – Берут потихоньку.

Гримстер снова забросил.

– Так ты пришел меня убить.

– Среди прочего – да.

Большего Гаррисон не скажет, это понятно. Но и сказанного, пусть и мало, вполне достаточно.

Гримстер холодно произнес:

– Тебе лучше не тянуть. – Интересно, хватит ли Гаррисону силы воли. Они своего рода братья; братья могут убивать друг друга, но должен быть какой-то извинительный, искупительный ритуал.

Гаррисон сказал:

– Надеюсь, сейчас клюнет. Чтобы что-то начать, нужно что-то завершить.

Леска на воде выпрямилась. Гримстер не дернул резко, не потянул, а легонько проверил; рыба аккуратно взяла муху в рот. Несколько секунд – и он поведет удилище вбок, чтобы загнать крючок поглубже, если лосось еще сам надежно не сидит. Гримстер знал, что за его спиной Гаррисон видит леску, следит за ее натяжением. В подтверждение откуда-то слева Гаррисон – мелькнув в углу глаза – сказал:

– Есть, Джонни. Прими прощальный подарок: я позволю его вытащить. Я должен тебе больше, но это все, что могу.

Гримстер, крепко держа удилище под углом, ощущал вес рыбы и ее сопротивление. Выбрав слабину лески, он чувствовал, что крючок уцепился намертво. Несколько мгновений лосось вовсе не шевелился.

– Вытащи его, Джонни. Мой прощальный подарочек. Судьба сегодня в игривом настроении.

Лосось внезапно дернул и помчался вверх по пруду; леска запела от напряжения, пока Гримстер медленно ее стравливал. В горловине пруда рыба прыгнула – внезапная серебряная вспышка, ослепительная на фоне темных камней и папоротников под деревьями – и боком упала в воду, подняв тучу брызг. Не теряя контакта, Гримстер быстро выбирал леску; лосось повернул и помчался вниз, стремясь в глубину и к устью.

Стоя на отмели под низким травяным берегом, Гримстер продолжал удерживать рыбу и сдвигался, чтобы оказаться ниже ее, так, чтобы лосось не смог прорваться в быстрой воде устья. Гаррисон сейчас стоял выше по течению и чуть сзади: