Гримстер заметил:

– Вы сегодня должны чувствовать себя ужасно.

– Я каждое утро должен, – улыбнулся Коппельстоун, – но не чувствую. Извините, что я вас покинул, – отвык от компании. Что, поймали утром рыбу?

– Двадцать фунтов, отличная добыча. Спасибо Гаррисону.

– Гаррисону?

Не называя имени Вальды, Гримстер пересказал все, что случилось, и добавил:

– Зачем Гаррисон хотел меня убить?

– Понятия не имею. Разобраться с ним?

– Пусть решает сэр Джон. А я знаю, что он может попытаться снова. Так что буду готов. – Гримстер откинулся в кресле и поиграл кофейной ложечкой. – Беда Департамента в том, что там усложняется простое и очевидное.

– Департамент – власть сама по себе. Сатанинская, хотя сам сэр Джон считает себя Папой. Цель оправдывает средства, все грехи отпускаются, а премьер-министр и весь кабинет на Даунинг-стрит с ума сошли бы, если бы знали, что там творится. Разумеется, они не знают и знать не хотят. Мы – департамент грязных средств: средств экономить деньги, обманывать работящих и талантливых, холить и лелеять легендарное чудовище, которое мы зовем национальной безопасностью. Департамент мог сыграть с Диллингом честно – исследовать изобретение и дать хорошую цену. И тогда мы с вами не сидели бы тут, а сэр Джон довольствовался бы ролью мирового судьи в масштабах страны и свой садизм применял бы к нарушителям дорожного движения и к случайным педофилам. Беда с государственными учреждениями, особенно связанными с обороной и безопасностью, в том, что они становятся автономными, обожествляют себя и отдаляются от жизни, которую знает человек с улицы. Да вы и сами понимаете.

– Иногда полезно снова услышать. В этом году сэр Джон, как обычно, проведет здесь две недели?

– Да. В следующем месяце. А что?

– Просто, когда разберемся с делом Диллинга, я с удовольствием здесь недельку порыбачил бы. Не хотелось бы с ним пересечься.

Гримстер сидел спокойный и расслабленный – не новый человек, но словно воспрянувший, сбросивший давний груз. Сначала следовало кое-что сделать, но впереди манило удовольствие – он знал, что убьет сэра Джона. Все сложилось, правда о Вальде вышла наружу. Умственным взором он уже выбрал место, время и способ. Мысли об этом были на удивление невинны и приятны – как ожидание рождественского утра и обещанных подарков. Мать всегда радовала его подарками.

После завтрака Гримстер поднялся в номер Лили. Девушка, сидя у окна, читала «Дейли мейл». Она улыбнулась и пожелала доброго утра, потом сказала:

– Вчера приезжал ваш босс?

– Коротко говоря, да.

– Он не хотел увидеться со мной?

– Нет. Вы разочарованы?

– Хотя бы из вежливости…

– Согласен.

Лили быстро взглянула на Гримстера и спросила:

– А что случилось с вами?

– Ничего.

– Нет, случилось. Джонни, у вас улыбка до ушей. Мне нравится. Только почему – никто не сказал ничего смешного. Или вы получили приятный сюрприз?

– Нет. Скорее, пропустил.

– Да? А что?

– Вы вчера вечером приходили в мою комнату?

– Джонни! – Лили вспыхнула и отвернулась.

– Не приходили?

– Разумеется, нет. За кого вы меня принимаете? – Лили снова повернулась лицом. – А если бы пришла, вы возражали бы?

Гримстер уже знал ее; только серьезная причина могла подвигнуть Лили на действия. Очевидно, сейчас эту причину она с ним обсуждать не будет. Снова нужно ждать.

– Нет, не возражал бы.

– Джонни! – Лили засмеялась, высоко и принужденно, скрывая смущение, скрывая что-то еще, какой-то план, от которого, понимал Гримстер, она не отступит. – Что же с вами случилось?

– Не знаю. Просто провел прекрасное утро и поймал рыбу.

– Вы поймали что-то другое – больше, чем рыбу. Что-то, что вас согрело. Думаете, женщина этого не заметит? Я вижу, что с вами мне нужно отныне быть осторожнее. – Лили посмотрела ему в лицо чуть нахмурившись. – Я знаю, что это.

– Да?

– Вы приняли какое-то решение?

– Возможно.

С проницательностью, не удивившей Гримстера, она продолжала:

– О чем-то в прошлом? О жизни… то есть что она должна продолжаться?

Гримстер протянул руку, почти коснувшись ее плеча, и спросил:

– Вы верите мне?

– Вы знаете, что да.

– Так, как верили Гарри?

– Что вы имеете в виду? – Лили действительно была озадачена. – Вы сегодня утром в игривом настроении?

– Вот что я имею в виду: если я попрошу вас что-то сделать – ну, конечно, не прыгнуть с обрыва, – потому что это для вашего блага, вы сделаете, не задавая вопросов?

Лили чуть помедлила:

– Да, думаю, да. Но я не понимаю, Джонни. Что вдруг вам в голову взбрело?

– Я пока и сам не уверен. У меня какое-то чувство… Я только хочу знать, что вы со мной.

– Ну, конечно, с вами. Что-то не так?

Гримстер улыбнулся, уже не профессиональной улыбкой. Лили ему нравилась, и он хотел ей помочь. Более того, теперь Гримстер хотел дать Лили все то, что обещал Диллинг. Он хотел найти то, что спрятал Диллинг, и завершить сделку за мертвого. Но только не на условиях Департамента. Холодный расчет сэра Джона должен был предать энергию, красоту и простоту Лили забвению. А она должна жить, тучнеть, выйти замуж; ее должен возделывать в постели благодарный мужчина; она должна рожать детей, давать им подзатыльники за шалости, любить и пестовать их; должна получить деньги, которые дал бы ей Диллинг, быть щедрой или расточительной; должна прожить все то время, какое отмерит ей Господь. Господь, а не сэр Джон Мэзерфилд. Теперь Гримстер действительно ощущал тепло и терпение, каких прежде и не знал. С сэром Джоном торопиться не нужно. Он никуда не денется, подождет. Сначала необходимо обеспечить Лили то, что намеревался дать ей Диллинг. Это Гримстер обязан сделать, это его долг – ведь если бы Диллинг не умер, если бы Лили не оказалась здесь, он не узнал бы правду о Вальде. Гарантировать Лили безопасность и счастье – долг чести, и только тогда можно быть свободным от всех обязательств, кроме последнего – долга перед Вальдой, убитой из-за него.

– Все хорошо. Все очень хорошо.

– Но остается пропавший день, – ответила практичная Лили.

У двери Гримстер сказал через плечо:

– Думаю, мы с этим разберемся, вдвоем. – Он взялся за ручку двери. – Я сегодня уезжаю с Коппельстоуном. Вернусь только завтра, поздно – после полуночи.

Коппельстоун планировал возвращаться поездом от Эксетера. Утром за завтраком Гримстер сказал, что отвезет его на станцию до обеда. Но отвез не в Эксетер, а на вокзал в Тонтоне. Когда Коппельстоун спросил его почему, он ответил: