Он приглашал и каких-то девушек, но они не захотели.

Я послал Сане сообщение, что иду к Маркатовичу и что, может быть, там переночую. Почему-то мне хотелось избежать встречи с ней, как будто стыдно было.

Мы сидели в этой квартире под ипотекой. Квартира и правда была отличная.

Увидев на экране Stones, я взял пульт и прибавил звук.

Это была пресс-конференция Rolling Stones для печати, перед концертом в Мюнхене.

— Ты посмотри на них, а? — сказал Маркатович, он немного сгорбился и с открытым ртом и покрасневшими глазами уставился на экран.

Журналисты спросили Stones: — В чём тайна вашего долголетия?

Кит Ричардс ответил шутливо: — Это тайна. — И хохотнул.

Он был ещё худым, как будто слишком быстро вырос.

Оставалось впечатление, что происходящее кажется ему довольно глупым. И пресс-конференция, и журналисты… Его взгляд и то, как он держался, говорили: отвалите.

— Ты посмотри на него, а? — сказал Маркатович.

— Ему, должно быть, уже шестьдесят, — сказал я.

— Он пьет самые дорогие вина, манекенщицы толкутся, чтобы попасть к нему в кровать, а он всё равно остается бунтарем! — сказал Маркатович. — Представляешь, он бы стопроцентно сошел с ума, если бы его поселили в каком-нибудь не самом роскошном отеле!

— Да, ведь он же бунтарь, — сказал я и втянул немного кокса с шахматной доски.

Это был целый репортаж о выступлении Stones, показали и фрагменты концерта.

— На концерт пришло двести тысяч человек, а завтра все они пойдут на работу, — сказал Маркатович.

— Нормально, — сказал я. — Они же работают.

Маркатович продолжил: — За то, за что обожают Ричардса, других преследуют, каждый день. Всё, что обожают, всё это преследуют, каждый день.

— Нормально, — сказал я.

— Это началось ещё с Иисуса! — торжественно произнес Маркатович.

— Да, да, — сказал я.

Я чувствовал какую-то безвольность. Посмотрел на него: — А у тебя бывает такой филинг, знаешь, вот когда упомянешь какое-нибудь такое великое слово, ну, как «Иисус» или «революция», а тебя сразу же охватывает какая-то усталость?

Маркатович поднял брови.

— Не знаю, — сказал он.

Некоторое время мы молчали.

Сейчас показывали, что говорят люди из публики после концерта в Мюнхене. Люди говорили, что Stones остались такими же, как когда-то, они вечные.

Маркатович и я были уничтожены. Выросшие в странных восточноевропейских системах, мы возлагали слишком большие надежды на рок-н-ролл. Под этой терапией мы жили годами. Надеялись. Мы думали — пусть всё немного уляжется и все мы станем Китами Ричардсами.

В паузах между песнями люди продолжали говорить о Stones. Люди их идеализировали.

— И Хилари Клинтон совсем неплоха! — сказал я.

— А представь себе малыша Эминема, — сказал Маркатович. — Я смотрел про него какой-то фильм… Тип вырос в автоприцепе для кемпингов и реально был в жопе. Рэпал в каких-то дырах. Но потом записал диск, продал пару миллионов и стал богачом! И что ему теперь делать со следующим диском? Въезжаешь, теперь ему придется ещё пятьдесят лет быть бунтарем с той же самой физиономией.

— Да, — сказал я. — Ему понадобится изрядно наркоты, чтобы его не раскрыли.

Маркатович продолжил свою мысль: — Сначала ты в жопе из-за того, что ты в жопе, а потом ты в жопе из-за того, что ты не в жопе. Такова жизнь рокера.

— Не можешь ни вперед ни назад.

— Не можешь позволить себе привести всё в порядок! — сказал Маркатович.

— А на кой приводить всё в порядок?

— Да, блин, так получается. Приводишь всё в порядок. И начинаются проблемы.

Мы оба засмеялись.

Stones продолжали играть, они вечные.

Я смотрел на Маркатовича, как он втягивает полоску кокса и пытается сформулировать вопрос: — А ты действительно хотел привести всё в порядок или…

— Что?

— Ну, знаешь, я хотел привести всё в порядок. Но меня убил этот тип из Ирака.

— Ха, я женился, купил квартиру, у меня дети… У тебя-то ведь ничего этого нет…

— Ну хорошо, — сказал я. — Ты более продвинутый…

— И ты меня спрашиваешь, хотел ли я всё привести в порядок. Ну и ну! Естественно, что хотел!

— Но тебе хотелось, типа, так рокером и остаться…

— Вовсе нет. Да я целыми днями ношу галстук. Я вообще не хочу быть никем, понимаешь, но вот… Мне кажется, что я даже более сумасшедший, чем Игги Поп. Он ходит в качалку… Red Hot Chili Peppers’ы ходят в качалку… Э, а я не хожу! — с вызовом расправил плечи Маркатович.

— Я тоже ходил, пока у меня не было ванной комнаты… — сказал я. Маркатович посмотрел на меня вопросительно, и я добавил: — В качалку. Я туда записался, чтобы было где принять душ.

— Ну а я не хожу! — ещё больше выкатив грудь, гордо заявил он, не скрывая свой «пивной животик».

Сейчас и он выглядел бунтарем. По-другому, чем Кит Ричардс, но тем не менее… Черт его знает, что сегодня подразумевается под словом «бунтарь», подумал я.

Маркатович задумался, как будто что-то про себя подсчитывая.

— Похоже, и я останусь без ванной комнаты, — сказал он. Потому что купил РИБН-Р-А по 410… А последняя цена на сегодня была 51, проинформировал он меня бог знает в который раз.

— В восемь раз меньше! — простонал он. Звучит гадко, но мне было как-то легче рядом с Маркатовичем. Вся эта история с Борисом вовсе не казалась ему уж очень страшной. Он был единственным, кто не добивал меня вопросами, как я смог допустить подобное, он был единственным, кто ничему не удивлялся, должно быть из-за того, что и сам оказался по уши в дерьме. Я чувствовал, что мы с ним на одной стороне.

Поэтому я принялся убеждать Маркатовича, что всё будет о’кей, что он выплывет, что это правильно, что он выжидает, что власти рано или поздно вмешаются, что всё вернется на свои места, что