– Передавайте привет вашему дорогому супругу, – вежливо сказала я Юлиане Тассельхофф. – И желаю вам счастья в новом доме. Пусть он во всей красе простоит не одно столетие.

Это, конечно, было в моих собственных интересах, но почему бы не пожелать такого Тассельхоффам? Хотя бы ради Маттиаса, которому я от души желала счастливой жизни.

Внезапно я сказала ему:

– Насчет зубов – не давай никому себя переубедить. Я с тобой полностью согласна: многие люди чистят их недостаточно часто. Особенно вечером!

С этими словами я развернулась и поспешила прочь.

Следующие дни тянулись тоскливо и без событий. Самое напряженное, что случалось в моей жизни, – это попытки торговаться с монной Фаустиной. За каждый обломок мыла, каждое чистое полотенце и каждое ничтожное сушеное яблоко она требовала бешеные деньги. Я делала все возможное, чтобы справиться с ее жадностью, но мне нужно было есть и мыться, так что мои сбережения быстро таяли. До следующего поворота луны их хватит, но если Себастьяно не появится к этому моменту, меня ждут мрачные перспективы.

Опасаясь снова наткнуться на Альвиса, я почти не выходила за дверь. Я была убеждена, что он постоянно следит за местами, где я могу появиться. Раз в несколько дней, тщательно скрывшись за вуалью, я ходила к магазину масок, но он по-прежнему выглядел покинутым, а дверь была заперта.

Так что большую часть времени я сидела в душном, спертом воздухе на чердаке монны Фаустины, ожидая возвращения Себастьяно.

Часто я вспоминала о Барте, беспокоясь о том, выбрался ли он из тюрьмы. Судя по тому, что я слышала раньше, в темнице с людьми не слишком церемонились. Для «Amnesty International» здесь нашлось бы предостаточно работы.

Но больше всего я переживала за Клариссу. Иногда я гадала, жива ли она вообще. В результате мне становилось так тоскливо, что я забиралась в кровать и ревела.

Кроме того, мне было ужасно жалко саму себя. Мысль о том, что я, возможно, застряну здесь надолго, удручала меня. Через пару дней я уже не знала, что хуже пахнет – моя одежда или я сама. И все-таки я спрашивала себя, смогу ли я однажды к этому привыкнуть. Впрочем, ответ был один: «нет».

Под конец даже те жалкие возможности ухода за собой, которые у меня были, потеряли смысл, потому что поворот луны приближался, а Себастьяно не приходил. Теперь я больше переживала не о том, что он может опоздать, а о том, что он вообще мог не выжить. Он больше не вернется, Хосе и Эсперанца – тоже не вернутся, и я так и останусь здесь!

Я все чаще плакала и пребывала в таком подавленном состоянии, что перестала торговаться с монной Фаустиной за хлеб, сыр или свежие полотенца, в результате чего я почти перестала есть и прекратила мыться.

Наконец, до поворота луны осталось только три дня, потом два, потом один. А потом пришло время, когда я должна была покинуть эту эпоху. Наступил вечер, и я начала отсчитывать часы. Я не знала точно, сколько сейчас времени, но не сомневалась, что поворот луны приходится на эту ночь. Я посчитала несколько раз и была уверена, что не ошиблась.

Но это больше не имело значения, потому что мне придется провести в этом отвратительном прошлом еще две недели, до следующей смены лунных фаз. А затем, что в высшей степени вероятно, и остаток своей жизни.

В отчаянии я плакала, пока не уснула.

* * *

Мне приснился безумный сон, в котором Себастьяно стучался в дверь монны Фаустины. Монна Фаустина открыла ему и немного поворчала, потому что он вытащил ее из постели, когда она спала, но затем она стала приветливее и даже сказала, что он ее самый любимый арендатор, которого она ценит уже хотя бы за его щедрость.

Она тут же добавила, что супруга Себастьяно ведет себя совсем иначе, ее можно даже назвать скупой.

Супруга слышала сквозь сон каждое слово, но ей (то есть мне) было совершенно безразлично, что монна Фаустина считает меня скупой. Напротив, это я считала ее жадной, так что мы друг другу соответствовали. Нет никаких оснований из-за этого злиться.

В моем сне Себастьяно поднялся по лестнице.

– Я снова здесь, – сказал он.

Тогда я проснулась и вскочила.

И громко вскрикнула, потому что увидела, что Себастьяно стоит рядом с моей кроватью. В руке он держал свечу, которая снизу подсвечивала его лицо.

– Ты снова здесь! – запинаясь, я констатировала очевидное.

– Говорю же.

Я снова начала плакать, не в силах сдержаться.

– Ты скучала по мне? – спросил он.

– Не воображай тут себе, – всхлипнула я.

Он поднял бровь.

– Мне снова уйти?

– Только посмей!

Я выкарабкалась из кровати, чтобы получше его рассмотреть. Его лицо казалось немного побледневшим, но других следов болезни заметно не было. Его синие глаза были ярче, чем когда-либо, и его дерзкая улыбка тоже вернулась. Маттиас порадовался бы от души, увидев его сверкающие белые зубы, а его бессовестно привлекательное лицо производило такое же впечатление, как и при первой встрече: это было лицо победителя. Ему не нужна была футболка с надписью, это и так было ясно.

– Ты выглядишь… здоровым, – сказала я. Это прозвучало глуповато и беспомощно.

– Неудивительно. У них там полно мазей и таблеток.

Внизу хлопнула задняя дверь, а значит, монна Фаустина направилась в направлении уборной, так что мы могли еще немного поговорить без лишних свидетелей. И это было весьма удачно, потому что я сгорала от нетерпения, мечтая узнать, что с ним случилось за это время.

– Ты был в больнице? – спросила я.

Он кивнул.

– Восемь дней, причем два первых – в реанимации.

– Ох, – испуганно сказала я. – И что же у тебя было?

– Воспаление легких. На самом деле они хотели оставить меня еще на пару дней, для наблюдения. Но я попросту сбежал.

Во мне словно что-то растаяло.

– Ох, – слабо сказала я. – Ты это сделал специально для меня? Чтобы мне не пришлось болтаться тут еще две недели?

– Кхм… ну, пожалуй, точнее сказать, я сделал это из-за твоего письма.

– Ты прочитал его? – недоверчиво спросила я.

Он кивнул.

– Хосе показал мне копию, когда я лежал в больнице. Кто-то прислал этот документ на адрес нашего факультета, чтобы мы проверили его подлинность.

Я ощутила воодушевление.

– Так это и правда работает! – Я рассказала ему, как мне удалось все это провернуть. В ответ на это он покачал головой и сказал, что кто-то мне наверняка в этом помогал.

Я взволнованно перебила его:

– Тогда ты уже знаешь, что случилось с Клариссой и Бартом! И что Тревизан исчез!

– И это тоже причина, по которой я вернулся раньше. Мы с Хосе вскоре об этом позаботимся.