– Чего этот парень от тебя хотел? – нахмурившись, спросил Маттиас. – Вроде он был недавно на празднике Тревизана? Мне кажется, он и тогда в водном зале к тебе приставал, может такое быть?

– Приставал – это не совсем подходящее слово, – сказала я.

– Какое же тогда подходящее?

«Убить», – подумала я. Но произнести это вслух я не могла – из-за барьера.

– Он просто… разозлил меня, – сказала я. – Своими… кхм, дурными манерами. На случай, если ты спросишь, что я о нем думаю: я его терпеть не могу. – По крайней мере, это я могла сказать вслух.

– Откуда ты вообще его знаешь?

– Ах, это долгая история… А откуда ты его знаешь?

– Он наш сосед.

У меня во рту пересохло.

– Хочешь сказать, он здесь живет?

– Нет, рядом с нашим старым домом, на Кампо деи Мори. И я тоже не могу сказать о нем ничего хорошего. Мне часто кажется, что в нем есть что-то жуткое, хотя я не знаю, что именно. – Он любезно протянул мне руку, чтобы я, совсем как благородная девица, могла опереться на нее.

Недолго думая, я так и поступила, просто чтобы удержаться на ногах. После нападения Альвиса меня не отпускала дрожь, и я лишь вполуха слушала Маттео, который пространно рассказывал мне о том, как продвигается строительство палаццо. Мне казалось, что я все еще ощущаю прикосновение металлического острия к своей коже. Потрясение от безжалостного поступка Доротеи тоже прошло не сразу. Одновременно я ломала голову, пытаясь представить, как же я могу оказаться в ситуации, когда я невольно помогу убить Тревизана. В том, что речь идет именно о нем, я ни капли не сомневалась. Конечно, я никогда не совершу столь страшный поступок по доброй воле, поэтому мне было сложно рассуждать о том, какие обстоятельства заставили бы меня это сделать. Я готова была поклясться, что никакие. Даже если это будет стоить жизни мне самой! А на этот счет, как я теперь убедилась, мне следует быть особенно внимательной – до этого вполне может дойти. Лучше всего вообще не подходить близко к Тревизану. По крайней мере, чтобы не вышло, что я неосторожно подставлю ему подножку и он свалится с лестницы и сломает шею. Или что я что-нибудь не то скажу, он разволнуется, и его разобьет инфаркт. С этими путешествиями во времени что угодно может случиться.

– …тоже не отказалась бы от небольшого подкрепления? – донесся до моих ушей голос Маттиаса.

– Прости? – спросила я.

– Я ощущаю легкий голод, – учтиво сказал он. – Я спрашиваю, не расположена ли и ты подкрепиться некоторым количеством пищи. В таковом случае мы могли бы приобрести что-то у уличного повара вон на другой стороне, там очень вкусно.

– О, с удовольствием. – Появление Альвиса основательно отбило у меня аппетит, но я была рада любой возможности отвлечься.

По-прежнему опираясь на Маттиаса, я вместе с ним подошла к прилавку с едой. Уличный торговец соорудил небольшой гриль, на котором были разложены ароматные куски жареного цыпленка. Здесь же продавался и свежий белый хлеб.

Я растерянно слушала, как Маттиас приказал продавцу нарезать куски хлеба треугольниками и положить между ними мяса. Результат подали на деревянном подносе, и он выглядел как те самые трамецини. Которые мы в будущем ели вместе с Маттиасом на Кампо Санто-Стефано.

– Как же это потрясно, – сказала я (получилось «в высшей степени удивительно»).

– Мне кажется, так вкуснее, – сказал Маттиас. А потом задумчиво добавил: – Не знаю почему. Но есть хлеб мне больше всего нравится так. И меня всегда радует, когда я иду к этой лавке и прошу подать мне его треугольниками. Несмотря на то, что другие иногда находят это своеобразным.

Он расплатился с торговцем, мы сели на сруб колодца и принялись поглощать наши трамецини, именно так, как делали бы это пятьсот лет спустя. То есть сделали. Ах, к черту эти времена!

– Мне тоже кажется, что так вкуснее всего, – согласилась я. – Неважно, даже если другие находят это своеобразным!

– Иногда у меня появляются и другие своеобразные идеи, – решил довериться мне Маттиас. – Например, я чищу зубы в среднем три раза в день. Это будто внутреннее побуждение, особенно если я поем сладкого.

– О, это нормально, – сказала я. – Я тоже так делаю. – Но тут же смущенно добавила: – Случается, что я забываю или у меня нет времени.

– Правда? – Он подумал. – Вот моя мама тоже так же делает, но больше я никого не знаю, кто бы так поступал.

– В любом случае это только на пользу, – сказала я. – Против гнилых зубов и тому подобного. – Собственно говоря, я хотела сказать «кариес», но суть была в общем-то та же.

– Знаешь что, я мечтаю, чтобы все люди начали регулярно чистить зубы. Я считаю, что многие проблемы людей происходят от плохих зубов. Если бы люди лучше заботились о зубах, они точно стали бы здоровее.

Эти слова поразили меня. Он явно прихватил из будущего свою любовь к стоматологии. Только здесь он, к сожалению, не мог стать зубным врачом, потому что эту работу сейчас выполняли цирюльники, а инструменты у них были не лучше, чем у какого-нибудь жестянщика.

Мы сидели молча, глядя на Гранд-канал, где разноцветным потоком проплывали лодки, плоты и гондолы. Уютно светило солнце, воздух был приятным и мягким. Хлеб оказался свежим и хрустящим, а цыпленка приправили пряностями. Если бы обстоятельства не были такими ужасающими, я бы почувствовала себя прекрасно.

Мирную картину вдруг разрушила женщина, которая позвала Маттиаса:

– Маттео! Что ты там делаешь?

Мне не нужно было оборачиваться, чтобы догадаться, от кого исходит этот вопрос. Брюзгливый тон человека, который лучше знает, как надо, было ни с чем не спутать. И, разумеется, в следующее мгновение перед нами появилась Юлиана Тассельхофф, известная как Джулия Тассини, и окинула своего сына осуждающим взглядом.

– Ты должен следить за тем, как работают строители, а не лентяйничать, сидя на солнце!

При этом она взглянула на меня, будто я как-то подло разыграла Маттео.

– Это, случайно, не та девочка, у которой с головой непорядок? Как там ее зовут? Анна?

– Мама, я тебя умоляю, – сказал Маттиас, которого это явно задело. Немного увереннее он продолжил: – Ты же видишь, что строители работают прилежно. Они не любят, когда кто-то постоянно смотрит им под руку.

Возможно, он еще надеялся, что его мама снова уберется, но она стояла, словно приросла к месту, и не спускала с нас глаз.

Трамецини и солнце больше меня не радовали. Я поднялась и отряхнула пыль с платья.

– Мне пора идти. Было приятно встретиться с тобой, Маттео. Может, однажды мы снова увидимся.

Это прозвучало так, будто я считала, что мы прощаемся навсегда. Я почувствовала, что у меня в глазах стоят слезы, и поспешно опустила вуаль, чтобы никто этого не увидел. Маттиас Тассельхофф был единственным, что связывало меня с родным временем. Он родился в том же году, что и я. Даже если он больше никогда не сможет вспомнить о своей прежней жизни, встреча с ним была для меня как спасательный трос. Если я сейчас уйду, эта связь оборвется.