— Ты хочешь, чтобы я идентифицировал себя с ним?

Мисс Райли тоже использует этот прием на уроках религиозного воспитания: «Когда Иисусу было столько же лет, сколько сейчас вам…»

— И мальчик не стал помогать отцу вести лодку. Он убежал на нижнюю палубу.

— Убежал. Как мило.

— И вот его отец принялся разворачивать лодку к берегу, где стояла хижина. Но шторм разыгрался сильнее, чем он мог предположить, и он не смог пришвартовать лодку в одиночку.

— Почему бы просто не пристать к берегу, чем пытаться пришвартоваться у шаткой хижины, вырубленной в скале? Это просто глупо.

— И вот отец бежит на нижнюю палубу и умоляет сына помочь. Он кричит: «Сынок! Мы окружены бурей!»

— Буря тоже женского рода.

— «Придется пристать к берегу!»

— Устроили семейный скандал в разгар бури? По-моему, ты придумываешь все на ходу. — Сложив руки домиком, кричу папе голосом голливудского актера: — Папа! Помоги! Мы окружены бурей!

Папа всматривается в окна хижины. Он не оборачивается.

— Вранье, — бросаю я. — Твоя история про привидения — дешевое вранье.

Мы спустились к подножию лестницы и подходим к хижине. Еще заметно, что она выкрашена в белый цвет, но краска понемногу облезает. Заглядываю в маленькое разбитое окошко. Издалека хижина действительно кажется очаровательным домиком с привидениями, но, когда подходишь поближе, становится видно, что это всего лишь старый сарай, где воняет мочой и на полу валяются разбитые бутылки из-под «Хайнекена».

— Сын поднимается на палубу. К этому моменту буря разыгралась не на шутку. Гигантские волны толкают лодку на скалы. Они стараются спасти судно, но мальчика смывает за борт.

— Естественно, на нем спасательный жилет.

— Конечно. Но они подплыли слишком близко к скалам. И не успевает отец вытащить сына, как того бросает на скалы. Волны швыряют его тело о камни, а отец не может ничего поделать, только смотреть.

— Неубедительно. Надо было сначала хотя бы нагнать атмосферу, — замечаю я.

Папа стоит рядом с механизмом, при помощи которого лодки брали на буксир: крюк, свисающий с крана, торчащего над водой.

— Мальчик умер или вот-вот умрет. Он качается на волнах в спасательном жилете, а несчастный отец кричит, чтобы тот хватался за веревку.

— Почему отец не прыгнул за ним? — спрашиваю я.

— Потому что тогда умерли бы оба.

— Это был бы красивый жест.

Погода настолько солнечная и ясная, что я ничего не боюсь. В такую погоду можно спокойно смотреть «Восставшие из ада». Отличный денек для возвращения из мертвых. Я понимаю, почему кто-то здесь решил сочинить историю о призраках. Скажу больше: это место вполне могло бы войти в мою тройку лучших мест для самоубийства. А чего еще желать в такой славный денек? Представляю, как вертолет береговой охраны видит тело; волны разбиваются о скалы у подножия утеса, чайки уже принялись клевать мои глазницы, а на глубине меня оплакивают печальные морские котики. У береговой охраны есть камера с сильным увеличением; они пролетают мимо, и снимок сначала попадает в местные газеты, а потом и в лапы международных новостных корпораций. Вот уже фото моего трупа скачивают из Интернета, и история снова оказывается в десятичасовых новостях на Си-эн-эн под заголовком «Этот ужасный Интернет» — как же это неприятно моим родным! Но на самом деле снимок с вертолета так прекрасен, что они готовы демонстрировать его под любым предлогом.

— Так значит, его сын умер, — говорю я. — А старик пережил бурю, и что дальше? Повесился на балке в ихнем доме?

— Именно, — кивает мама.

— Скука, — зеваю я. — Мне ни капельки не страшно.

Папа стоит на краю бетонного фундамента и смотрит вниз, на вечную борьбу волн и скал.

— В их, а не в ихнем. В их доме, — произносит он. Делает шаг назад, оглядывается. — О ком речь?

— О страшном старом спасателе, — отвечаю я.

— О да, это все правда, — говорит папа.

— Дерьмо собачье, а не правда.

Папа пристально смотрит на меня. Волны плещутся и ударяются о камни.

— Он всю жизнь работал спасателем на побережье Гоуэра, а потом его сын утонул на его глазах. И он повесился, — добавляет отец.

— И теперь его призрак гуляет по скалам? — кривляюсь я, делаю козу пальцами и страшное лицо.

— Оливер, — осуждающе произносит папа.

Солнце освещает его сбоку: половина лица на свету, половина в тени.

— Во всем я виновата, — вмешивается мама. — Я думала, это россказни о привидениях.

Папа смотрит на меня.

— Джилл, это страшная трагедия.

Она раскрывает рот.

— Это было на самом деле, — продолжает он, — в восьмидесятых.

— Какой ужас, — бормочет она. — И почему я решила, что это сказки?

Я кладу руку ей на плечо.

— Потому что мысль о потере любимого сына — то есть меня — так ужасна, что, когда ты слышишь о подобных историях, убеждаешь себя в том, что это неправда.

Замечаю, как солнце садится. Я равнодушен к красивым пейзажам, но это… это действительно красиво.

— Сегодня прекрасный день, — говорит папа.

Солнце растворяется на горизонте, как таблетка аспирина. На поверхности воды — яркая белая полоска света.

Мама прижимается ко мне.

— Может, ты и прав, Олли, — вздыхает она.

Глядя на огромный океан, чувствую легкое головокружение. На его поверхности есть светлые и темные пятна. Те, что потемнее, по форме как континенты.

— Почему некоторые участки на поверхности темнее?

— Может, из-за течения, — отвечает папа.

— Представьте, сколько разумных существ живут там, в глубине, — говорю я.

Особенно на самом дне. Гигантские желеобразные твари, способные просочиться в замочную скважину, но с настолько огромной пастью, что могут заглотить кита. При таком высоком давлении у них не может быть костей. Думаю сказать родителям, что хочу стать морским биологом, — среди моих одноклассников это одна из самых популярных профессий.

Солнце садится, разливаясь ласковым теплым светом.

— А вы знали, что во Вторую мировую войну ультразвук использовали для обнаружения глубоководных объектов? — спрашиваю я.

Я стою между ними, плечом к плечу.

— Я не знал, — говорит мой папа, специалист по истории Уэльса.

Солнце садится. Его поверхность переливается всеми цветами.

— А кто знает глубину океана? — спрашивает мама. Ее девичья фамилия — Хантер. Джилл Хантер. Солнце все ниже.