Пошел я к отцу Бердяева. Нужно заметить, что Н. Бердяев бывал у меня очень часто, но я у него никогда не бывал и родителей его совершенно не знал.

Я позвонил и спросил у горничной, дома ли Александр Михайлович Бердяев.

Отец был почти совершенно глух. Ему сказали в ухо, что кто-то хочет его видеть. Он вскочил с кресла, вбежал в прихожую и, смотря по сторонам невидящими глазами, в каком-то ужасе спрашивал:

— Кому я нужен, что такое, в чем дело?

За ним выбежала его жена и находившийся у них их родственник, и мы все вместе не без труда его успокоили. В семье Н. Бердяева на него и отец, и мать чуть не молились, считали его гением, и арест его произвел ошеломляющее впечатление. Все 10 дней бедняга отец не мог успокоиться и прийти в себя. Мое посещение принесло ему некоторую пользу. Он узнал, что живет его сын не очень уж дурно, что нас не подвергают пытке, что на допросе он пока еще не был и что можно надеяться на более или менее скорое освобождение.

В семье другого моего товарища по заключению, Ал[ександра] Биска641, встреча была в другом роде, но не лучше. Отец, довольно богатый, но малокультурный еврей, домовладелец, был не столько удручен, сколько озлоблен на своего сына. Он уже побывал у всякого начальства, там ему насказали, будто сын замешан в страшном сообществе и ему грозит каторга и будто он ведет себя на допросах очень дерзко. Отец всему верил, а когда я говорил, что это все ложь и что сын его не мог вести себя на допросах дерзко, потому что он ни разу еще на допросе не был, то отец явно не верил мне. Кое-что я опровергал, ссылаясь на слова его сына, сказанные мне. Свое озлобление на сына и недоверие ко мне Биск-отец выразил так грубо, что мне стало противно. Я сказал:

— Вы, очевидно, всякому жандарму верите больше, чем вашему сыну; что же — это ваше право. — И ушел.

Но тут была жена Александра Биска; на следующий же день она прибежала ко мне и, извиняясь за свекра, просила рассказать все, что я знал. Затем она бывала у меня часто.

Нужно заметить, что ни Бердяев, ни Биск не просили меня о посещении их родных, может быть, предвидя подобную встречу, и я его предпринял по собственной инициативе. Напротив, от К. Василенко, сидевшего в одиночной камере642, но узнавшего о словах Новицкого, я по внутренней почте получил поручение к его брату, от соседа по камере Вержбицкого — к его матери, от многих других — к родным, и нигде больше ничего подобного только что описанным эпизодам не встречал.

Приведя в порядок по возможности свои дела, приведенные в расстройство неожиданным арестом, я подал прошение о заграничном паспорте. Обыкновенно такие прошения удовлетворяются в один день, на этот раз я ходил в полицию недели три и все время получал в ответ:

— Не готов.

— Да в чем же дело?

— Из того учреждения, куда мы обратились с запросом, можно ли выдать свидетельство о неимении препятствий к выезду, нам не дают ответа.

— Когда же он будет?

— Не знаем.

Таинственного учреждения мне не называли, но догадаться о нем было нетрудно643. Что было делать? Я уехал в Петербург, прожил там у матери 4 или 5 дней и подал прошение. Немедленно же получил свидетельство и вслед за ним паспорт. Была середина мая старого стиля644, а выборы предстояли в середине июня по новому стилю. Опять у меня было мало времени.

Глава IV. Поездка в Германию в 1898 г. — Возвращение в Киев. — Знакомство с Луначарским. — Чтение рефератов в Литературном обществе, в студенческих и рабочих кружках. — Приезд в Киев Булгакова. — Эволюция Бердяева и Булгакова. — Арест 1899 г. — Татаров. — Ибсеновское дело. — Знакомство с Урицким

На этот раз я провел в Германии почти полгода. Я присутствовал на выборах в рейхстаг и в прусский ландтаг, а также на целом ряде партийных съездов разных партий.

Большую часть остававшегося у меня времени до выборов в рейхстаг я провел в Кельне и других местах католической Германии. Главную роль там играла партия центра (клерикальная), и избирательную борьбу она окрашивала в церковный цвет. Как известно, в 60‐х годах Лассаль вел свою агитацию в католическом Рейнланде645 с большим успехом, но после образования Германской империи социал-демократия пользовалась там успехом весьма малым, несмотря на его индустриальный характер и наличность значительного рабочего движения, которое там, однако, выливалось в форму особого католического движения. Союзы рабочих, не менее энергично отстаивавшие там профессиональные нужды рабочего класса, к своему названию всегда пристегивали эпитет «католический» и на политических выборах голосовали за партию центра. Это сбивало социал-демократов с толку, — они с трудом могли подвести эту прочность религиозного чувства под марксистское объяснение истории.

— Мы перед каждыми выборами предсказываем разгром партии центра и наше торжество в Рейнланде и каждый раз ошибаемся, — говорил мне после этих выборов один социал-демократ (доктор Цадек).

Я сказал, что партия центра окрашивала борьбу в церковный цвет. Действительно, все речи клерикалов, о каком бы политическом вопросе они ни трактовали, заканчивались воззванием к религиозно-церковному чувству.

Против них выступали социал-демократы. В ответ им ставился вопрос:

— А вы католик?

— Что вам за дело? Мы обсуждаем политические вопросы, а мои личные религиозные убеждения никакого отношения к ним не имеют.

— А вы все-таки скажите, католик ли вы?

После пререканий прижатый к стенке социал-демократ заявлял: «Да, я католик». Но его не отпускали.

— А в церковь вы ходите?

Снова начиналось повторение того же самого, пока, наконец, социал-демократ не отказывался категорически от ответа.

— Видите, он не хочет сказать. Почему? Да просто потому, что, католик по рождению, он ни в бога, ни в церковь не верует. Согласны ли вы, граждане, иметь своим представителем такого человека?

Или, если он сам не выступает кандидатом:

— Можете ли вы ему верить, будете ли следовать его советам?

Через 7 лет после этого, на крестьянском митинге в России в Новгородской губернии, я слышал священника, который убеждал крестьян, что хотя вера еврейская и поганая, но что вопрос о вере следует предоставить Господу Богу, а так как теперь речь идет об избрании представителя не на церковный собор, а в Государственную думу, то выбирать нужно человека не за его религиозные убеждения, а за понимание того, как нужно сделать, чтобы